— Вам нужен свет, — изрёк он, продолжая рассматривать Гермиону. Факты близости, того, что за долгое время он впервые оказался рядом, что мог разговаривать с ней на полутоне и даже прикасаться, сейчас нисколько не смущали Северуса. Было темно, а его чёрная мантия растворяла их в ночи. Он всё просчитал и теперь мягко, открыто улыбался ей.
— Нет, профессор, будет шумно…
— Я быстро. Чтобы вы поняли, в чём суть… — прошептал он у ушка, что Гермиона почти почувствовала прикосновение горячих губ. Профессор отошёл к двери, за которой бился свет. Прохлада вновь окутала её озябшие плечи. Решив сосредоточиться, Гермиона опустила витраж в воду и ощутила внимательный взгляд на спине. Она не понимала, от холода ли дрожала или от нежности, с какой смотрел на неё профессор. Нет, пока дверь не приоткрыли, она не видела его горящих глаз, но ощущала, словно они были одним существом, с единой магией и душой.
Её силуэт осветился лучами Большого зала. Сразу выросли пританцовывающие тени, а витраж слабо засиял, но, увы, теперь её волновал не он. Снейп медленно прошёл за спиной. Было горько. Ей всё ещё хотелось обнять его, прикрыть глаза, расслабиться, снять маску и швырнуть ту за балкон. Но так нельзя — приличия.
— Что остальные, мисс Грейнджер? Что показывали они?
Гермиона обернулась и заглянула в чёрные глаза. Он ожидал ответа, играл в галантность и молчал. Стараясь думать о науке, она проговорила:
— Одна — желания. У мистера Шарля был значок министерства, а у Дошмона какой-то дом…
Задумавшись, он слегка прищурился.
— А вторая?
— Кто был, а может… находился недавно в том или ином месте. Знаете, я конкретику не уловила, не успела и…
— Догадываюсь по какой причине, — тая сдержанную улыбку, он отошёл в тень. Гермиона поймала сверкающий взор. На этот раз их зрительный контакт держался долго, пока она не фыркнула, а её тонкие пальчики не вынули витраж. Артефакт — вот что достойно настоящего внимания, на что, действительно, и нужно отвлекаться. С вещицы стекли мерцающие капли. Само стеклышко искрилось и приятно согревало.
— Разве имеют эти причины значения, сэр?
Снейп не ответил, а лишь провёл вдоль балконной перекладины ладонью, словно желал вновь подступиться к её нежной руке. Опять долго молчали. Сияние витража озаряло её лицо мягким светом. Гермиона посмотрела сквозь стёклышко на профессора. Он не сводил взгляда.
— Ничего не видно…
— Позвольте, — он протянул руку и получил витраж, всё же поймав девичьи пальчики в свои, — вы, в отличие от меня, освещены. Возможно, я что-то разберу… Так, какова же ваша версия? Любовь или страсть Артемидии?
Мурашки пробежали по спине. Она сглотнула.
— Нет, сэр, скорее, одержимость. Видите ли, страсть — это у Антония и Клеопатры, — проговорила Гермиона, смотря на свои пальцы в плену тёплой ладони. — А что касается любви, так она не убивает, вернее… Нет, не так. Из любви не убивают, и нам двоим это очевидно, сэр…
Он сухо кивнул, но его нежный взгляд взволновал её, и девушка шагнула назад.
— Хотите сказать, что создательница артефакта была безумна? — он посмотрел на неё сквозь витраж.
— Именно, сэр! Её не записали в ведьмы только по одной причине: ю-р-о-д-и-в-а-я. Умалишённые не ведьмы, они больны, они глупы, и, видимо, многие находили Артемидию странной и недалёкой, за исключением её подруги. Но та, как кажется, была больше магглой, нежели ведьмой. В ней было много праведности, христианского смирения, любви. Она жалела Артемидию, даже простила смерть брата… — Гермиона переключилась и склонила голову к плечу. — А что вы видите?
— Продолжайте… — проговорил Снейп. Ему было достаточно и секундного взгляда, чтобы запечатлеть в памяти зарумянившиеся щёчки и губы и вернуться к появившемуся облачку над её головой. Видел он многое.
— Девушка, — заговорила с лёгким опасением Гермиона, — имела маниакальные способности. Она убила брата подруги, а до этого немало соседских мужчин, однокурсников и знакомых. Странно, но в дневнике написано, что Артемидия была совестливой девушкой, порядочной и честной…
— И что вам кажется? Ну же, мисс Грейнджер, вы наверняка выставили диагноз бедной средневековой женщине.
— Девушке.
— Женщине, мисс Грейнджер.
— Будь по-вашему. Да. Диссоциативное расстройство личности. Так бывает, а в жестоком средневековье и подавно распространено. Её подавляли, и подавляли мужчины, раз мстила она только им, вот только руны… Я не могу понять. Она придумала их, чтобы защищаться. Возможно, чтобы угождать? Не раз её замечали в подкупах. Очень удобно знать, кто у кого бывал, не так ли?
Северус вернул руну и поймал вопрошающий взгляд прекрасных глазок.
— И радовать подарками… Но зачем честной и порядочной подкупать?
— Чтобы выжить, подсознание выстроило вторую личность, противоположную, для баланса. Агрессия Артемидии была направлена на защиту, а следовательно, и всё остальное…
— Неужели инквизитор не посчитал её одержимой?
— А это вопрос, профессор… Полагаю, что вторая личность была хитрее?
Он покачал головой, и Гермиона подхватила:
— Артемидия гениальна, сэр. Возможно, пряталась сама она… О, подразумеваете, что Артемидия как раз и была второй личностью?!
В этот момент на пороге появился улыбающийся Гарри и приоткрыл дверь шире.
— Гермиона, там традиционные обнимашки пошли. Завершаем уже, пойдём скорее!
Позади него появился с понимающей улыбкой Невилл.
— Извините, сэр, — тотчас проговорила Гермиона, стремясь скорее сбежать и закончить вечер. По пути к друзьям она смотрела сквозь витраж. Была та же картина, что и с первым. Два облачка: в одном искренне хихикала Китти, в другом — Луна. Сердце Гермионы пропустило удар. Она резко обернулась.
— Гениальная неоспоримо, — продолжил Снейп. — Жажду выживания с первыми двумя витражами я могу понять, но что с третьим? Для чего он, мисс Грейнджер? — профессор вскинул бровь, не обращая внимания на недоумевающих юношей позади неё.
— Возможно, слабое место?
— Может быть… Но мне кажется, раздвоение заметили бы и в Хогвартсе, не так ли?
— Да…
Снейп медленно вышел из тени.
— А я, как и прежде буду настаивать на страсти, мисс Грейнджер. Жестокость этой женщины была порождена не стремлением выжить, а влюбчивостью. Артемидия убила мужа, влюбившись в дворцового стражника. Затем увлеклась плотником и, естественно, отравила прежнего кавалера. Позже мисс гениальность полюбила лесовоза и избавилась от плотника. А потом был придворный священник, который тоже приглянулся Артемидии, и лесовоза пришлось отравить. Со священником она прожила шесть месяцев, оттого то никто не сжигал её. Защита, основанная на грехопадении, стара как мир, а девица была не промах, но и его отравила. Потом выбор кокетки пал на брата подружки. Полагаю, что витражи были предназначены для этих достаточно своеобразных целей. Очарование, ревность, тщеславие — ещё те элементы страсти. Тому подтверждение третья руна. Доброй ночи.
Почему-то юноши решили, что пожелания относятся к ним, и пробормотали что-то под нос, а Гермиона не ответила ничего. Воспользовавшись тем, что Снейп стоит в свете, она заглянула в дрожащий витраж. Облачко показывало её в белом платье с рождественского бала.
Взгляд его уже был холодным, профессор был раздражённым и будто бы утомлённым общением. Гермиона поспешила оставить его в одиночестве.
Ранним утром, когда игра закончилась, Гермиона собрала чемодан, распрощалась с Макгонагалл и села в Хогвартс-экспресс, который сначала натянул, а после разорвал тончайшие нити со школой и с близкими ей людьми. О чём она думала? Большую часть времени о витражах. Профессор Снейп верно подметил: Артемидия вспыхивала страстью столь же быстро, сколь и утихала. Она действительно была гением, раз создала артефакт, но куда больше — манипулятором. Через первую руну она узнавала желания жертвы и подкупала ту подарками. Второй витраж позволял следить за возлюбленным и его гостями, ну, а третий служил если не индикатором влюблённости, то показателем главной мысли мужчины. А может, и жажды, ведь не случайно руна звалась так.