Выбрать главу

Гермиона тяжело вздохнула. У неё начиналась новая жизнь.

В начале сентября ворота Матрикса распахнулись и студентка Грейнджер ступила за порог. Она одна была без чемодана, так как решила не наступать на ошибки прошло и жить отдельно от однокурсников. О ней почти никто не знал, не обсуждал и не рассматривал. В первый учебный день преподаватель отметил проект по рунам, на второй об этом узнала вся академия, и у Гермионы сформировалась новая репутация подающей большие надежды студентки. Только тогда она выдохнула, а глазам её вернулось мерцание, которое так обожал профессор Снейп.

Он сделал всё правильно.

========== Эпилог ==========

Пока знаменитое Трио праздновало свой первый выпускной, с Джинервой Уизли произошло нечто страшное.

Министерские заведения в магической Британии жаловали особым уходом, чего не сказать об авроратском здании, которое к ним лишь примыкало. Выполняющие работу во вне сотрудники тем самым создавали представление о своей профессии и о том, что не нуждаются ни в каких кабинетах. А зачем, когда преступники мелькают по людным городам да по заброшенным деревушкам? Почему-то существовал стереотип, что в аврорат приходят, исключительно чтобы подписаться в протокольном пергаменте, переодеться и идти в сражение против мрака, а не уподобляться офисным клеркам, возящимся с бумажками. И это раздражало сотрудников. В особенности терпеть такого мнения не мог друг Артура Уизли и Квентина Шарля — Кингсли Шеклболт, который по новой должности чаще сидел в кабинете и управлял штабом профессионалов, нежели выходил на задания.

Как главному аврору ему постоянно доводилось общаться с министрами, а следовательно, и доказывать им, что аврорат — здание, а не общественный абстрактный институт. Что как и любая материя, помещение, и меж тем, прошедшее войну, нуждается в ремонте. Требованиями выделить хотя бы масло на дверные петли он надоедал и одновременно напоминал об ошибочных представлениях. Министры каждый раз округляли глаза, удивлялись и задавали непомерное количество глупых протокольных вопросов, но снисходительно присылали бутылочку жирной смеси, к слову, не самой хорошей эффективности. Петлям этого хватало не больше чем на полгода, вслед за которым шёл шестимесячный всеобщий невроз. Скрипы как медленные, так и молниеносные — такие, от которых раздаётся вопль — были у каждого на счету, и пока Кингсли разбирался с министерством и кормился «завтраками», аврорский коллектив пришёл к негласному соглашению.

Двери стали открывать только при большой необходимости. Жертвовали минутами и ждали, чтобы выходить маленькими стайками и не мучить лишний раз ушные раковины. Появилось и расписание, когда все в одночасье сворачивали деятельность и уходили на обед или домой. Воцарилась дисциплина. Все, чтобы не слышать лишний раз пронзающего до мозга костей скрипа, следовали ей.

Вскоре такой порядок устаканился, а у сотрудников выработался рефлекс. Противный лязг открывающейся двери приравнялся к школьному звонку и означал начало и окончание рабочего дня. Привык и Кингсли. Его кабинет скрип пронзал не более шести раз, и это с перерывом на обед и заходом секретаря. Поэтому совсем скоро рутина поглотила весь аврорат, как волна, вернувшаяся после отлива к береговой щебёнке.

Так, размеренно время близилось к июню.

В дни, когда во всю идут выпускные, жизнь переворачивается вверх тормашками. Привычный ход событий нарушается. Обязательно что-то происходит. Всеобщая суматоха, как паника, распространяется на всех. Волнение выпускников, их родителей, дальних родственников и друзей присутствует в воздухе и заражает.

Дошла волна беспокойств и до министерства. Сотрудники переживали за своих выпускающихся детей и постоянно опаздывали, кто-то заговаривался по телефону с встревоженными родственниками и не успевал уйти со всеми на обед, кто-то убегал с работы пораньше и лишний раз хлопал дверью. Это вызывало дополнительные скрипы, и иногда Кингсли слышал их и, прерываясь в работе, ругался. Однако всё это было не сравнимо с тем пронзительным кислым скрежетом, который пронёсся по кабинету, когда распахнули его дверь. Аврор выругался, вскинул голову, чтобы осудить незваного гостя, но вместо этого вскочил с массивного кожаного кресла.

Всякий, кто выбирает карьеру аврора, обречён на путь, лишённый удивления. Работа заставляет привыкать к изуродованным трупам и общаться с истерзанными побоями людьми, доведёнными до безумств тиранами. Кингсли не желал никому таких страданий. Особенно женщине да ещё и той, которая только вчера была дитём.

— Мисс Уизли? — спросил он и пригласил войти.

Девушка тряслась не в силах шагнуть. С разбитых колен стекала кровь, перемешанная с грязью, на жавшихся к груди ручонках виднелись синие отметины и раны, словно кто-то сжимал их большими щипцами. Губы дрожали, в уголках запеклась кровь, а вокруг посиневшей скулы виднелись жёлтые круги, символизирующие о следах многочисленных побоев.

— С-сэр, — прошептал тоненький голосок, — я… прошу… защитите меня…

В абсолютно каждом человеке проснулась бы жалость к этому крошечному истерзанному созданию, и Кингсли не стал исключением. Более того на него повлиял и тот факт, что просила слабая, беззащитная и миловидная девушка, дочка Артура, которая ко всему прочему была избитой. И избитой с особой жестокостью. Кингсли знал и о маггловских спецэффектах, и о всех видах иллюзорной магии. Сейчас был не тот случай.

Мисс Уизли, действительно, неоднократно потрепали кулаками.

Он подошёл скорее к ней и приобнял за плечи, вводя в кабинет. Дверь с треском закрылась.

На лицо бледной Джиневры нашла мрачная тень, словно она не желала припоминать страшное, однако, чуть помедлив, некогда звонкий и весёлый, а теперь дрожащий голосок всё же заговорил:

— Я сбежала от монстра, чья жестокость сравнится только с… — Джиневра замялась, слезы застилали глаза. — С пожирателем, сэр… И этот человек ищет меня! Преследует! Он не отступит! Он. Меня. Убьёт!

Видя, как девушка начала задыхаться, Кингсли подал стакан воды, но Джиневра не притронулась.

— Он скоро будет здесь… — изрекла горько девушка и скривила губы, — и боюсь, он прикончит меня! Прошу, защитите!

— Мисс Уизли, спокойно. Вы в аврорате. Никто вас не тронет…

Она сжалась и обняла себя руками.

— Этот человек проникнет, куда угодно! Прошу вас, сэр! Усильте охрану, пожалуйста! Да… Да! Я виновата, но он, он куда страшнее! В разы… Прошу! Умоляю! — она упала на колени, заляпала кровью ковёр и сложила ладошки в молитвенном жесте. Её охватила паника.

Кингсли охнул. Ещё никогда ему не доводилось общаться с настолько запуганной жертвой. Он скорее помог встать и вернуться на место.

Его взял ступор.

— Хорошо, я всё сделаю… Не бойтесь…

Она обняла себя руками, с надеждой смотря на то, как он достаёт бланк и заводит дело.

— Итак, давайте по порядку, мисс. Что произошло?

Как и любая другая женщина в истерике, Джиневра не могла быть последовательной. С каждой секундой её тело будто сжимали: она сутулилась, жалась и всё время выглядывала в окно.

— Мы с ним договорились, что я буду вести себя хорошо, и он… он не тронет меня, — запищала загнанная и резко затряслась, не в силах совладать с охватившими воспоминаниями. — Я вела себя хорошо: не вылезала из дома, в котором меня держали, ела всё, что он приносил, не-не задавала вопросов! А он… Он…

Она сцепила и сдавила ладошки так, что тонкие пальчики побледнели.

Глаза ей покрыла стеклянная пелена, Джиневра шмыгнула носиком.

— Мисс Уизли, соберитесь. Что было дальше?

Она молчала. Её тяжёлое дыхание сделалось рваным.

— Мисс Уизли, — напомнил Кингсли с нажимом, но так, что бы не напугать девушку еще больше, — продолжайте. Всё хорошо… Вы в безопасности.

— Я…я не могу…

Кингсли посмотрел с сочувствием. У него были добрые глаза, и возможно, это слегка успокаивало. Он сказал ровным, уверенным тоном:

— Да, вам тяжело. Да, вам плохо. Но, мисс Уизли, придётся рассказать всё, что знаете.