Наутро — было десять минут одиннадцатого, суббота 13 января — из больницы позвонили в храм и сказали, что батюшка умер…
«А похороны были — никогда такого в Тутаеве не видели». Храм полон народу. Отпевали батюшку тридцать восемь священников и семь диаконов во главе с владыкой Михеем. Простой свежеструганный гроб, а в нем лежит батюшка, накрытый траурным покровом — и тело, и лицо — только руки в белых священнических поручах открыты и сложены на груди. Сколько работы они переделали на своём веку — самой простой и грубой, сколько благословений раздали, и вот оно, последнее целование… А от гроба такая свежесть исходит, «как в сосновом лесу». Кто-то сдерживает слезы, кто-то плачет открыто. Батюшку выносят из храма — впереди, утопая по колено в рыхлом снегу, иерей несёт большой деревянный крест.
Как надо мною совершили
обряд крещения святой,
тогда на грудь мне положили
мой милый крестик дорогой.
Он с той поры мне стал защитой,
он с той поры всегда со мной,
и на груди моей сокрытый,
всегда у сердца крестик мой. Грудь от страдания ль стеснится,
дождусь ли радости какой,
душа к Всевышнему стремится,
и я целую крестик мой.
На милость Бога уповая
и с чувством веры и любви
нигде свой крестик не снимаю,
молюсь пред ним я и в пути.
Когда же дни мои прервутся,
пробьёт час смерти роковой,
навек глаза мои сомкнутся,
со мною будет крестик мой.
И на пути моём за гробом
светиться будет предо мной,
с крестом пойду пред вражьей силой,
мой крестик будет мне стеной…
День пасмурный, долог путь от Воскресенского собора через Волгу к Леонтьевскому кладбищу, где в тесной оградке — рядом с отцом и матерью — ждёт батюшку вырытая могилка. Плачет батюшкина келейница Марья Петровна, что ухаживала за ним много лет, но и вся в слезах не забывает дать команду при погребении, машет рукой: «Песня где?» Женские голоса начинают петь: «Вечная память, вечный покой…» Тополя возносят ветви к небу, а меж ветвей сидят тутаевские мальчишки. И вообще много детей, которых батюшка очень любил.
«Когда причащает ребят, всегда из алтаря или яблоко, или конфеты, или печенье вынесет, — вспоминают об отце Павле в Верхне-Никульском. — Или идёт по улице, ребятню подзадоривает: «Ну-ка, наперегонки! Раз, два и бегом до церкви!» И бегут с батюшкой, только пятки сверкают». А незадолго до смерти отца Павла приехала к нему в Тутаев паломница с пятилетней внучкой. Отец Павел тогда уже был совсем слепой, но видел каждого насквозь. «Я внучку дома тороплю: одевайся скорее, к батюшке поедем». А она мне: «Я быстро оденусь, только ты дай мне за это большую зелёную грушу». — «Ладно, ладно, будет тебе груша». Приезжаем: «Благословите, батюшка, я с внучкой». Он ей руку на голову положил и кричит келейнице: «Марья, а принеси-ка нам большую зелёную грушу!» И откуда только груша-то взялась?»
«Весёлый был наш батюшка», — говорят о нём прихожане. И митрополит Московский и Коломенский Ювеналий отмечает ту же черту: «Отец Павел был очень жизнерадостный, несмотря на то, что время для священников было трудное… Он сохранил ту радость, которую может дать только вера в Бога. И действительно, он прожил такую жизнь, что только вера дала ему силы преодолеть и гонения, и лишения, и болезни, которые его посещали».
Вся жизнь христианина — путь в Небесное Отечество, в лоно Отца и Матери. Часто думал об этом о. Павел:
Размышление инока. Плачу и рыдаю
1. Где и как доживу и сколько проживу?
2. Какие будут старческие предсмертные болезни или, чего Боже сохрани, внезапная кончина?
3. Кто будет окружать при кончине, соборовать, читать отходную?
4. Что увижу при отшествии от мира сего? Каков будет исход? Чаша смертная какова будет?
5. Долго ли душа близ тела пребудет?
6. Во гробе, мантии ли похоронят и где?
7. Кто будет отпевать, будут ли певцы?