Он взглянул на часы. Флавия уже пообедала и должна быть в офисе. Он редко беспокоил ее на работе, но сегодня у него имелась веская причина, чтобы нарушить это правило.
— О, как я рада, что ты пришел, — сказала она, когда двадцать минут спустя он вошел в ее кабинет. — Значит, тебе передали мою просьбу?
— Какую просьбу?
— Я просила соседку передать тебе, чтобы ты связался со мной.
— Мне никто ничего не передавал. Послушай, случилось нечто ужасное.
— Точно, ужасное. Это ты правильно сказал. Бедняга.
Джонатан умолк, с недоумением глядя на подругу.
— По-моему, мы говорим о разных вещах.
— Разве? А ты зачем пришел?
— Я пришел рассказать о картине. Она — краденая. Мне только что звонил твой коллега из Франции. Он требует вернуть ее. Я решил посоветоваться с тобой.
Флавия даже вскочила от волнения. Новость настолько удивила ее, что она почувствовала необходимость встать и пройтись по комнате.
— Когда он звонил тебе? — спросила она. Аргайл ответил и пересказал разговор.
— Он назвался?
— Фамилии он не называл. Сказал только, что зайдет вечером поговорить о картине.
— Откуда он узнал, что картина у тебя?
Джонатан покачал головой:
— Понятия не имею. Может быть, Мюллер сказал ему? Больше некому.
— В этом-то как раз и проблема. Мюллер мертв. Его убили.
Жизнь Аргайла и так уже пошла наперекосяк из-за проклятой картины. Но убийство — это уже слишком. Просто полная катастрофа.
— Что? — только и смог сказать он. — Когда?
— Предположительно прошлой ночью. Идем. Нужно рассказать о звонке генералу. О Господи. И я уверяла его, что твое участие в этом деле — чистая случайность.
Боттандо мирно пил чай, когда они ввалились к нему в кабинет. Коллеги частенько посмеивались над ним за эту привычку. «Пить чай! Это так не по-итальянски!» Он пристрастился к чаю несколько лет назад после недельной командировки в Лондон и даже не потому, что ему так уж нравился сам напиток, тем более что итальянцы не умеют по-настоящему его заваривать, — ему понравилась идея, что посреди суматошного дня можно вдруг отбросить все заботы и дела и погрузиться в атмосферу тишины и уюта. Весь его день был размечен маленькими приятными зарубками: кофе, ленч, чай, рюмочка в баре напротив в конце рабочего дня. В эти короткие минуты он откладывал в сторону все бумаги и отрешенно отхлебывал из чашки бодрящий напиток, глядя в никуда и думая ни о чем.
Он ревниво оберегал свой покой и научил секретаршу, что отвечать в такие минуты: «Генерал на совещании. Что передать?». Горе было тому смельчаку, который рискнул бы нарушить его уединение.
На этот раз таким смельчаком оказалась Флавия. Но у нее имелось оправдание, которое она захватила с собой и усадила за столом напротив Боттандо.
— Простите, — повинилась она, чтобы пригладить мгновенно взъерошившиеся перышки Боттандо, — я не стала бы вам мешать, но эту новость вы должны услышать первым.
Недовольно ворча, Боттандо мысленно распрощался со своим чаем и покоем, надменно скрестил руки на груди, откинулся на спинку кресла и сердито сказал:
— Ну, выкладывайте, что там у вас.
Джонатан быстро пересказал телефонный разговор и с облегчением увидел, что Боттандо отнесся к его словам крайне серьезно. Когда Аргайл закончил рассказ, генерал поскреб подбородок и задумался.
— Еще два момента, — добавила Флавия, прежде чем Боттандо успел что-то сказать. — Когда вы попросили меня поработать с компьютером, я просто так, от нечего делать сделала запрос о «Сократе». Так вот — картина не числится в розыске.
— Это как раз ничего не значит, — отмахнулся Боттандо. — Ты сама знаешь, как ненадежна информация компьютера. Они могут внести эти данные лет через пять.
— И второе: разве в Риме сейчас есть кто-нибудь из французской полиции?
— Нет, во всяком случае, официального уведомления я не получал. И мне будет крайне неприятно, если я узнаю, что они рыщут по Риму, не поставив меня в известность. Порядочные люди так не поступают. В конце концов, существуют определенные условности. Нет-нет, я уверен: Жанэ не мог так со мной обойтись.
Жан Жанэ был alterego Боттандо в Париже. Он возглавлял французское управление по борьбе с кражами произведений искусства и поддерживал дружеские отношения с итальянскими коллегами — прежде всего с Боттандо. В общем, хороший человек. Не мог он так поступить со своим старым другом. Да и смысла не было.
— Конечно, я позвоню Жанэ и спрошу у него, но скорее всего это был налоговый инспектор. Скажите, мистер Аргайл, кто-нибудь, кроме Мюллера, знал, что картина находится у вас?
— Нет, — твердо ответил Джонатан. — Я пытался дозвониться Делорме…
— Кто это?
— Человек, который поручил мне доставить картину Мюллеру.
— Ах… — Боттандо сделал пометку у себя в блокноте. — Как, на ваш взгляд, он — сомнительная личность?
— Нет, — решительно заявил Аргайл. — То есть мне он не очень нравится, но надеюсь, я еще не потерял способности отличать людей бесчестных от людей просто невоспитанных.
Боттандо не разделял его уверенности и пометил у себя в блокноте: «Попросить Жанэ прощупать Делорме».
— Далее, — продолжил Боттандо. — Флавия рассказывала, что кто-то пытался похитить у вас картину на Лионском вокзале. Как вы полагаете, это тоже случайность?
Он задал вопрос абсолютно нейтральным тоном, но не нужно было обладать особой чувствительностью, чтобы уловить в нем изрядную долю яда. Флавия прекрасно понимала, что у Боттандо есть основания сердиться. При желании Фабриано может устроить всем им «веселую» жизнь, узнав обо всех этих совпадениях. А желание у него наверняка возникнет.