И я ткнул пальцем в сторону, а, когда Птичник заинтересованно повернул голову и расположил ее в профиль ко мне, я поднял перед собой заранее снятый с руки и разложенный в режим планшета Пульс. И сравнил лицо сидящего передо мной человека, все еще пытающегося понять, что я ему показываю, и рисунок, вытащенный на карте памяти из поглощенного Тьмой исследовательского центра.
Да, это был он. С другой прической, с другой растительностью на лице, с большим количеством морщин, но это был человек с рисунка. Никаких сомнений в этом не оставалось.
— И, опираясь на все эти несостыковки и интересные факты, я хочу задать тебе вопрос… — продолжил я, разворачивая Пульс экраном к Птичнику и показывая рисунок. — Ты случайно ничего не хочешь рассказать? Такого, чего еще никому и никогда не рассказывал?
Птичник повернул голову и очень долго смотрел сначала на рисунок, потом перевел взгляд и так же долго смотрел на меня. Улыбка пропала с его лица и сейчас он был нахмурен и серьезен.
— Хочу. — негромко произнес Птичник. — Очень хочу. Уже очень много лет хочу. Но никогда бы не подумал, что рассказать все это мне придется пришельцу из другого мира…
Глава 4
— И откуда ты об этом в курсе? — спокойно поинтересовался я. Это не было бессмысленной бравадой, меня на самом деле не беспокоило, что Птичник в курсе того, что я — пришелец из другого мира. Ведь на самом деле единственные, чье мнение в данном вопросе меня беспокоило и чьей реакции я до недавнего времени опасался — это мой собственный Спектр. А они уже в курсе. В общем-то, именно они могли рассказать Птичнику об этом, но сомневаюсь, что это действительно так. Вряд ли в простом разговоре кто-то из них затронул бы такие темы, а значит для того, чтобы кто-то из Спектра рассказал Птичнику о том, что я — из другого мира, он должен был об этом сперва спросить. То есть — уже быть в курсе.
— Я в курсе об этом с самого начала. — Птичник вздохнул. — У меня есть… некоторые способности, назовем их так.
— Вспышка? — спросил я, уже зная ответ.
— Нет, не Вспышка. Вспышка может быть только одна у каждого человека, она, по сути своей, является… Прорывом Света из человека, из его души. Луч света, разрезающий тьму — вот что такое Вспышка. Мои же способности имеют несколько другую природу.
— Как у казадоров? — уточнил я.
— В какой-то степени. — Птичник кивнул.
— Значит, и ты тоже подвергся воздействию Тьмы, как они? А, может, ты и сам из казадоров?
— Нет, я не из них. Я получил свои способности задолго до того, как любой из казадоров вообще появился на свет.
— Слишком растяжимое понятие, уточни диапазон.
— Хм… Скажем, шестьсот лет тебя устроит?
— Шесть веков? — я усмехнулся. — Я совершенно не удивлен, ведь ровно столько, сколько длится вся эта котовасия с ноктусами. А почему ты спрашиваешь, устроит ли это меня? Я интересуюсь тем, как дела обстоят на самом деле, а не тем, как я к ним отношусь. Это я и сам могу для себя определить.
— Ой ли? — хитро улыбнулся Птичник. — А если я тебе скажу, что дела обстоят именно так, как ты к ним относишься?
— Я скажу, что ты опять пытаешься заговорить мне зубы. — я покачал головой. — Хватит уже.
— Мне нет нужды заговаривать тебе зубы. Если бы я не хотел тебе ничего рассказывать, то просто не стал бы с тобой встречаться. Это ты пришел за ответами. И вот тебе первый из них — шестьсот лет. Плюс-минус парочка, я уже давно сбился со счету.
Я окинул Птичника скептическим взглядом, но ничего не ответил. Тысяча так тысяча. В этом мире, вывернутом наизнанку, возможно все и в любой момент. К тому же, присутствие Птичника на страницах явно древней книги, которую даже ксерокопировать не стали из-за ее ветхости, а лишь только отфотографировали, подтверждало его слова.
— Значит, вся история началась шестьсот лет назад?
— Вовсе нет. Шестьсот лет назад началась история, которая интересует конкретно тебя. Но она в свою очередь стала следствием, хоть и не особенно очевидным, другой истории. Истории, которая берет свое начало практически с того самого момента, когда человечество обрело разум, а вместе с ним — Свет. Я же говорю — у этой истории нет начала и весь ее смысл, само наличие в ней смысла зависит лишь от того, хочешь ли ты этот смысл понять. Можешь ли ты его понять.
— Как человечество получило Свет? — спросил я, игнорируя последние слова Птичника.
— Так же, как появляется все в этом мире — вместе с его антагонистом. С Тьмой. Когда первые люди научились думать, буквально первое, о чем они задумались — что произойдет после смерти? Будет ли что-то за границей жизни, или только сплошная пустота и тьма? Есть ли шанс на перерождение, или человека ждет лишь вечное забвение? Никто не мог дать на это ответа, и люди разделились на два лагеря. Одни утверждали, что за гранью жизни нет ничего, кроме непроницаемой Тьмы, другие утверждали, что там наоборот — целый другой мир, совершенно не похожий на наш, чуждый нам настолько, что мы не способны его даже увидеть или осознать какими-то другими органами чувств. И они же утверждали, что из этого мира за умирающими приходят специальные проводники, которые берут его душу и отводят в этот мир через завесу между мирами. И знаешь что?