Теперь к нему относились иначе. Бранд немедленно подошел. Он выслушал мысли сына Торкела Эйнарсона, которые, как считал Леофсон, были посланы ему под двумя лунами духом покойного (похороненного со всеми положенными обрядами на берегу Льюэрта), благосклонно заботящегося об их судьбе.
На рассвете они связали корабли вместе в бурном море и держали совет. Они были наемниками из Йормсвика, их боялись на всем севере, и они в этом походе вытерпели унижения, которые невозможно вынести. Есть шанс вернуться домой с почетом, а не с позором. Есть смысл рискнуть. Сейчас осень, сезон набегов окончен; их никто не ждет. Они все еще могут высадить почти сотню людей, а у Карломана в Фериересе полно забот на востоке с каршитами (как напомнил Гар Ходсон), которых теснят в его сторону конники Валески.
И большинство из них слышало — и теперь все считали, что поняли, — последний крик Торкела Эйнарсона, который проиграл поединок нарочно, чтобы спасти им жизнь. Бранд Одноглазый оставил всякие попытки утверждать обратное.
Никто не высказался против.
Они вытащили ладьи на берег в мелкой бухте к западу от устья реки Бриенны. Они примерно знали, где находится Кампьерес, хоть и не точно. Со времен походов Вольгана никто не возвращался в эту скрытую долину, где обретали вечный покой короли Фериереса под молитвы святых монахов. В прежние годы они знали бы, что она охраняется, после того что произошло. Но после Кампьерес как бы стал пользоваться священной неприкосновенностью у эрлингов в память о Сигуре.
Ну, всему есть предел, не так ли? У нового поколения свои потребности. В этом случае им хватило знаний, чтобы найти долину за рекой, вытянутую с востока на запад; в нее можно было проникнуть с востока. Не слишком недоступные места для тренированных, опытных мужчин.
Дальше, три ночи спустя, случилось то, что всегда происходит, когда появляются эрлинги. Они разграбили королевское Святилище Неспящих, подожгли его, убили три десятка священников и стражников (здесь теперь осталось мало воинов, Гар был прав насчет каршитов). Эрлинги потеряли всего восемь человек. И унесли — нагрузив коней и сами нагруженные — мешки с серебряными и золотыми предметами искусства, монетами, свечами, курильницами и солнечными дисками, королевскими драгоценностями, мечами с рукоятями, усыпанными камнями (ни одного из серебра на этот раз), шкатулками из слоновой кости, сундуками из сандалового и черного дерева, пряностями и манускриптами (за них дают хорошие деньги), и даже пригнали к кораблям десяток рабов, которые должны будут служить им в Йормсвике или будут проданы в торговом городе.
Такого удачного, триумфального набега никто и не помнил.
Его даже можно счесть эхом того, что совершил Вольган. Они награбили достаточно, чтобы каждый из них стал богатым, даже после того как отдаст в казну положенную долю по возвращении домой.
И к тому же эту историю будут рассказывать у зимних очагов. Так и слышишь песни скальдов! Последнее слово умирающего героя, соратника Вольгана, которое он выкрикнул громко, но которое понял только его сын однажды ночью, в море. Это слово послало их в Кампьерес, где отец побывал двадцать пять лет назад или еще раньше. Видит Ингавин, одно это могло стать сагой!
Два дня и две ночи им в лицо дул штормовой ветер, после того как они набили трюмы и продолжили путь домой. Молнии раскалывали небо. Волны высотой с мачту с ревом накатывали на палубу, они промокли до нитки, несколько лошадей смыло за борт. Но они были эрлингами, владыками морских дорог, какие бы штормы на них ни бушевали. Это была их стихия. Игнавин и Тюнир посылают бури, испытывая людей на прочность. Эрлинги смахивали воду с глаз и бороды и сражались с дождем и шквалом, бросили им вызов, ни один другой народ не смел этого делать.
Они приплыли в гавань Йормсвика суровым, холодным днем и пели, сидя на веслах. Они потеряли один корабль — ладью Ходсона, и тридцать два человека. Каждый из них будет оплакан, ему воздадут почести, но море и боги требуют своей доли, и разве можно завоевать славу, в конце концов, если задача слишком легко выполнима?
Эта зима в Йормсвике была очень хорошей.
Так же считали в Эсферте и Рэдхилле и на всей земле англсинов. Король Элдред, его супруга и двор отправились на север, в Реден, на торжества по случаю свадьбы их дочери Джудит с принцем Калумом. Рыжеволосая принцесса была необыкновенно красива и еще отличалась необыкновенно сильной волей; она явно приводила в ужас своего супруга, который был младше ее. Этого следовало ожидать, согласились ее братья и сестра. Почему принц должен отличаться от всех остальных?
Среди церемоний и развлечений на свадьбе отнюдь не был забыт тот момент в обрядах зимнего солнцестояния, когда Уитгар Реденский преклонил колени перед королем Элдредом, поцеловал его кольцо и принял из его рук диск Джада под пение священнослужителей, возносящих хвалу живому Солнцу.
Приходится платить за слияние своего рода с более могущественным, и Реден понимал, что Эсферт теперь почти в полной безопасности от эрлингов, учитывая рост числа крепостей и строительство флота. Трудно угадать, куда может упасть взгляд Элдреда. Лучше устроить свадьбу и превратить риск в преимущество. В конце концов, они — один народ, не так ли? Не то что эти черноволосые низкорослые угонщики скота — сингаэли, обитающие по другую сторону от Стены.
Между тем незадолго перед отъездом из Эсферта на север король англсинов обдумывал (вместе со своими клириками) официальные условия еще одного брака. Уитгару Реденскому не сообщили об этих планах, не было причин делать это. Многие переговоры о свадьбах срывались.
Эти, однако, вряд ли сорвутся. Дочь Элдреда Кендра. Обычно самая мягкая и покорная из его четырех детей (и самая любимая, между прочим) имела личную беседу со своим отцом и со священником из Сингаэля вскоре после определенных событий, случившихся в конце лета неподалеку от поместья под названием Бринфелл в Арберте.
Об этих событиях они знают слишком много благодаря ей и юному принцу Кадира, уцелевшему сыну и наследнику Оуина, человеку, за которого она намерена выйти замуж. Об этом она и заявила отцу.
Элдред, о котором говорили, что он предвидит почти все возможные события и планирует их, совершенно не был к этому готов. Он также не мог дать немедленный ответ на твердое заявление дочери, что она последует за матерью прямо в святилище Ретерли, если этот союз — явно такой подходящий — не будет одобрен.
— Он вполне приемлем, я тебя уверяю. Но ты хотя бы уверена, что он этого хочет? Или что принц Оуин его одобрит? — спросил Элдред
— Он этого хочет, — миролюбиво ответила Кендра. — И ты уже давно думаешь о союзе с западом.
Это, конечно, было правдой. Его дети слишком много знают.
Король посмотрел на Сейниона, ища поддержки. Поведение священника очень изменилось в последние дни, после того как пришли вести о событиях в Бринфелле. Все дни и вечера он был веселым и жизнерадостным. С ним даже трудно стало затеять интересный спор по поводу доктрины.
Он улыбнулся Элдреду.
— Я в восторге, мой господин. Знаешь, я надеялся на такой союз. Оуин будет польщен, после того как я с ним поговорю, что я и собираюсь сделать.
С этой стороны помощи ждать не приходилось.
— Это не имеет значения, — произнесла Кендра с внушающим тревогу благодушием. — Алун сам справится.
Мужчины заморгали, пристально глядя на нее. И это его застенчивая, почтительная дочь, подумал Элдред.
Она закрыла глаза. Они решили, что от смущения, под их взглядами.
Она снова посмотрела на них.
— Я была права, — сказала она. — Он будет здесь через две недели, вместе с моим братом. Они поедут по дороге вдоль побережья. Сейчас они направляются в Кадир, чтобы поговорить с его отцом. — Она мягко улыбнулась им обоим. — Мы договорились не делать это слишком часто до свадьбы, поэтому не волнуйтесь. Он просит сказать Сейниону, что снова начал сочинять песни.