— Я бы не стал такое выдумывать.
Дей замер. Алун видел это даже в полутьме.
— Нас? Нас всех?
— Всех троих. — Он поколебался. И сказал правду — лучше здесь, чем там: — Она, э, просила взять арфу, как я понял.
— Кто это сказал?
— Девушка, которая за нами пришла.
Короткое молчание. Кто-то громко рассмеялся за столом игроков. Кто-то выругался, один из спящих у стены.
— О, Джад. О, святой Джад. Алун, зачем ты спел эту песню? — спросил Дей почти шепотом.
— Что? — Алун был искренне огорошен.
— Если бы ты не… — Дей закрыл глаза. — Я полагаю, ты не мог ответить, что хочешь спать и тебе не хочется вставать с постели?
Алун прочистил горло.
— Мог. — Этот ответ дался ему с трудом. Дей покачал головой. Снова открыл глаза.
— Нет, ты уже встал с постели, держишь в руках арфу. Та девушка тебя видела. — Тут он еле слышно выругался. Ругательство больше напоминало молитву, чем проклятие, и было адресовано не Алуну, а вообще никому.
Дей поднял обе руки и положил кулаки на плечи Алуна, как иногда делал. Поднял их и опустил, нечто среднее между ударом и объятием. Подержал их там мгновение, затем убрал руки.
— Ты иди, — сказал он. — Я думаю, что не справлюсь с этим. Выйду на воздух.
— Дей?
— Иди, — повторил его брат, почти теряя самообладание. И отвернулся.
Алун смотрел, как он пересек комнату, отодвинул засов тяжелой наружной двери дома Брина ап Хуила, открыл створку и вышел один в ночь.
Какой-то человек встал из-за игорного стола и закрыл за ним дверь на засов. Алун увидел, как один парень из их собственного отряда посмотрел на него; он махнул рукой, и их друг спрятал кошелек Дея и его выигрыш. Алун отвернулся.
И в ту же секунду услышал тревожный, отчаянный крик старшего брата во дворе. Сигнал тревоги, последнее слово, которое прозвучало.
Затем копыта коней забарабанили по твердой земле, раздались воинственные крики эрлингов, вспыхнул огонь, и ночь взорвалась.
Глава 3
Она любопытная и слишком смелая. Всегда была такой, с первого момента своего пробуждения под холмом. Постоянно интересуется другим миром, меньше боится, чем другие, хотя присутствие железа может так же легко высосать из нее все силы, как из всех остальных.
Сегодня ночью в доме на северной опушке леса больше смертных, чем когда-либо раньше; их ауру невозможно не почувствовать. Нет лун, отбрасывающих тень: она вышла посмотреть. По пути прошла мимо зеленого спруога, разозлилась на него, чтобы заставить его прекратить болтовню. Она знала, что он сейчас пойдет и расскажет царице, где она. Неважно, говорит она себе. Им смотреть не запрещено.
Стадо в загоне встревожено. Это первое, что она чувствует. Огни в доме почти все уже погасли и горят только в одном, нет в двух окнах спален и в большом зале за тяжелыми дверьми. Железо на дверях. Смертные спят по ночам, полные страха.
Она чувствует удары копыт о землю к западу отсюда.
И сама пугается раньше, чем видит их. Прискакавшие на лошадях смертные прыгают через забор или проламывают его и попадают во двор дома. Брошены факелы, и выхвачено железо, и оно повсюду, острое, как смерть, тяжелое, как смерть. Она не за этим пришла и чуть не убежала, чтобы рассказать царице и остальным. Но осталась, высоко наверху, не видимая никем искорка в темной листве деревьев.
Более и менее яркие ауры по всему двору фермы. Двери распахиваются, люди выбегают из дома, из овина в темноту, сжимая в руках железо. Много шума, криков, но она умеет отчасти поставить заслон звукам: смертные всегда слишком шумят. Сейчас они дерутся. Возникает ощущение жара, кружится голова, во дворе пахнет кровью. Она чувствует, как ее волосы меняют цвет. Она и раньше такое видела, но не здесь. Воспоминания, далекие, пытаются пробиться к ней в сейчас.
Она чувствует себя больной, истаявшей из-за железа внизу. Прижимается к березе, и дерево дает силу. Продолжает смотреть, уставшая и дрожащая, ей страшно. Нет лун, снова говорит она себе, ее тень или проблеск никто не увидит, если только не найдется смертный, знающий о существовании ее мира.
Она смотрит, как черный конь поднимается на дыбы, бьет копытами бегущего человека, видит, как тот падает. Огонь, одно из отдельных строений уже пылает. Смятение в темноте и мечущиеся фигурки смертных. Дым. Слишком много крови, слишком много железа.
Потом ей в голову приходит другая мысль. И при этой мысли, быстрой и яркой, как светлячок над водой, она ощущает спазм, дрожь возбуждения, похожую на желание, между лопатками, там, где у них всех когда-то были крылья. Она снова дрожит, но уже иначе. Всматривается пристальнее в живых и мертвых среди хаоса во дворе фермы внизу. Да. Да.
Она знает, кто погиб первым. Она умеет это видеть.
Он лежит лицом вниз на изрытой, истоптанной земле. Первый мертвец в безлунную ночь. Он может принадлежать им, если она будет действовать достаточно быстро. Ей необходимо действовать быстро, его душа уже бледнеет, прямо у нее на глазах, она почти исчезла. Так давно к ним не приходил смертный в расцвете лет.
Однако это значит, что придется войти во двор. Там повсюду железо. Кони бьют копытами, почуяв ее, боятся.
Нет лун. Единственное время, когда это можно сделать. Ее не могут заметить. Она повторяет это себе еще раз.
Ни у кого из них больше нет крыльев, никто не умеет летать. Она отпускает дерево, разжимая один за другим пальцы, и идет вперед и вниз. Видит по дороге человека. Он бежит вверх по склону, тяжело дыша. Он так и не узнает, что она здесь, проскользнувшая мимо тень полумира.
Он должен добраться до своего меча. Дей предупредил их криком, потом крикнул еще раз. Мужчины вскакивали с лежанок, с ревом хватали оружие. Двойные двери распахнулись настежь, и первые из их людей выскочили в ночь. Алун услышал крики эрлингов, ответные крики воинов Брина, увидел своих кадирцев, выбежавших наружу. Но его собственная комната и его меч находились в другом конце коридора, в другом конце. Это ужасно, совсем в другом конце.
Алун бросился бежать со всех ног, с сильно бьющимся сердцем, голос брата звенел у него в ушах, сердце стиснул кулак страха.
Когда он добрался до спальни, Гриффит, которому звуки битвы были так же знакомы, как им всем, уже был готов. Он шагнул вперед, сунул Алуну его клинок молча. Алун бросил арфу, там где стоял; выхватил из ножен меч, бросил и ножны тоже, нахлобучил на голову шлем.
Женщина, которая была с Гриффитом, не молчала и была в ужасе.
— Милостивый Джад! У наших комнат нет охраны. Пошли! Скорее!
Алун и Гриффит переглянулись. Сказать было нечего. Сердце готово разорваться. Они побежали в противоположном направлении, еще дальше по тому же темному коридору; рядом бежала девушка с каштановыми волосами, почему-то держа за руку Алуна, свеча где-то упала. Потом они свернули, скользя на повороте, и по дальнему крылу побежали к женским комнатам.
Прочь от двойных дверей, от сражения во дворе фермы. От Дея.
Девушка, тяжело дыша, указала рукой на дверь. Они ворвались внутрь. Вскрикнула женщина, потом увидела, что это они. Прикрыла рот тыльной стороной ладони, пятясь к столу. Алун быстро окинул взглядом комнату, держа обнаженный меч. Три женщины, одна из них дочь Брина. Две комнаты, соединенные дверью. Он прошел прямо к выходящему на восток окну, которое почему-то оказалось открытым. Протянул руки, чтобы закрыть ставни и заложить их деревянным брусом.
Молот эрлинга разнес в щепки дерево, разбил подоконник и чуть не сломал протянутую руку Алуна, словно лучинку. Закричала женщина. Алун ткнул мечом в разбитое окно, ничего не видя в темноте. Услышал стон боли. Кто-то издал громкий предостерегающий крик; он с силой повернул меч и дернул его назад. Над окном нависли копыта коня, ударили в уже разбитую оконную раму, и она провалилась внутрь, — а затем какой-то человек влетел через окно прямо в комнату.
Гриффит бросился к нему с проклятием, но его выпад отразил круглый щит, и юноша едва увернулся от последовавшего удара топором.