Она закрыла за ним дверь. Дверь скрипнула. Он увидел, что на ней нет ни засова, ни задвижки. Внутри оказалось еще две двери в узком коридоре: одна рядом с ними, другая в глубине.
Девушка проследила за его взглядом и прошептала:
— Они ведут в таверну. Ко мне наверх. Перешагни через четвертую ступеньку, там дыра.
Берн в темноте считал ступеньки, перешагнул через четвертую. Ступеньки тоже скрипели. От каждого скрипа он вздрагивал. Ее дверь осталась приоткрытой. Он вошел, она — следом за ним. Эту дверь она закрыла и задвинула засов. Берн посмотрел на него. И дверь и запор можно выбить одним ударом ноги.
Он повернулся, увидел свечу на окне. Странно смотреть на нее теперь с этой стороны. Это чувство он не мог бы объяснить. Он подошел к окну и посмотрел на крышу на противоположной стороне переулка, где он лежал несколько минут назад. Над ней светила белая луна и звезды.
Он снова повернулся к комнате и посмотрел на девушку. На ней была некрашеная туника, подпоясанная у талии, губы и щеки накрашены. Худая, каштановые волосы, очень большие глаза, лицо тоже худое. Не совсем такая, какую захочет мужчина на ночь, хотя некоторые солдаты, возможно, любят молоденьких, иллюзия невинности. Или сходство с мальчиком. Иллюзия чего-то другого.
Она не была невинной, если жила здесь. Никакой стоящей мебели. Кровать, на которой она работала, представляла собой соломенный тюфяк на полу в углу, но застеленный довольно чистым одеялом. Узел у стены рядом с ним, наверное, с ее одеждой, еще одна груда — посуда и еда. Это не должно лежать на полу, подумал Берн. Здесь, наверное, водятся крысы. Таз, ночной горшок, тоже на полу. Два деревянных табурета. Черный котелок, подвешенный на железной палке над очагом, который он видел снаружи. Дрова у стены. Свеча на подоконнике.
Она подошла к окну, взяла свечу, поставила ее на один из табуретов. Села на кровать, скрестила ноги и посмотрела на него снизу вверх. Ничего не говорила, ждала.
Через несколько мгновений Берн спросил:
— Почему никто не починил эту ступеньку?
Она пожала плечами.
— Может, мы недостаточно платим? Мне так нравится. Если кто-то захочет подняться наверх, он должен знать о той дырке. Никаких неожиданностей.
Он кивнул. Прочистил горло.
— Здесь больше никого нет?
— Позже придут. Приходят и уходят. Я тебе говорила. Они обе в таверне.
— А ты… почему не там?
Опять она пожала плечами.
— Я новенькая. Мы выходим позже, после того как другие начнут свою ночь. Они не любят, если мы приходим слишком рано. Колотят нас, оставляют шрамы, знаешь ли…
Он не знал.
— Так ты… скоро уйдешь?
Она приподняла брови:
— Зачем? У меня здесь мужчина, не так ли?
Он сглотнул.
— Нельзя, чтобы меня нашли, ты это знаешь.
— Конечно, знаю. Гурд тебя убьет ради забавы.
— Кто-нибудь из них… может просто подняться сюда?
Она снова пожала плечами.
— Не знаю. Ты меня хочешь? Сколько можешь заплатить?
Сколько он мог заплатить? Берн полез в карман штанов и вынул кошелек, привязанный внутри, вокруг талии. Он бросил его ей.
— Вот все, что у меня есть, — сказал он.
Он снял кошелек с неосмотрительного купца к северу отсюда. Возможно, боги будут довольны, если он отдаст его ей.
Та смутная, только начавшая формироваться идея, которая пришла ему в голову на крыше, все еще шевелилась на краю сознания. В ней нет смысла, она ничего не значит, если он сегодня ночью не уцелеет.
Она открыла кошелек, высыпала содержимое на постель. Подняла на него взгляд.
Впервые в ней промелькнуло нечто юное, какое-то удивление.
— Это слишком много, — сказала она.
— Все, что у меня есть, — повторил он. — Спрячь меня до утра.
— Я уже это делаю, — ответила она. — Иначе зачем бы я тебя сюда привела?
Берн вдруг широко улыбнулся, его охватила легкомысленная беспечность.
— Не знаю. Ты мне не сказала.
Она смотрела на монеты на кровати.
— Слишком много, — повторила она.
— Может быть, ты — лучшая шлюха в Йормсвике, — сказал он.
Она быстро подняла глаза.
— Вовсе нет, — возразила она, словно защищаясь.
— Шутка. Все равно я сейчас слишком напуган, чтобы переспать с женщиной.
Он сомневался, что она привыкла такое слышать от воинов Йормсвика. Она смотрела на него.
— Ты собираешься бросить вызов на поединок утром?
Он кивнул.
— Поэтому и приехал. Но сделал ошибку, явившись сегодня ночью в таверну.
Она в упор смотрела на него, не улыбалась.
— Это святая правда, видит Ингавин. Почему же явился?
Он отвел назад меч, осторожно присел на табурет. Тот выдержал его вес.
— Не подумал. Хотел выпить. Последний глоток? Казалось, она задумалась над этим.
— На поединках не всегда убивают.
— Меня они убьют, — мрачно возразил он. Она кивнула.
— Думаю, это правда. Ты хочешь сказать, после сегодняшней ночи?
Он кивнул.
— Так что можешь оставить себе кошелек.
— Вот как! Поэтому?
Он пожал плечами.
— По крайней мере, мне следует тогда тебя обслужить, не так ли?
— Спрячь меня, — ответил Берн. — И хватит. Она посмотрела на него.
— Ночь длинная. Ты голоден?
Он покачал головой.
Она рассмеялась в первый раз. Девочка — где-то там, внутри йормсвикской шлюхи.
— Ты хочешь сидеть и разговаривать всю ночь? Она усмехнулась и начала развязывать узел на поясе туники.
— Иди сюда, — позвала она. — Ты для меня достаточно красив. Я могу отработать часть этих денег.
Берн только что считал, что страх прогонит желание. Глядя, как она начала раздеваться, увидев это неожиданное, насмешливое выражение ее лица, он обнаружил, что ошибался. Он подумал, что уже давно не был с женщиной. А последней была Йорд, вёльва, в ее доме на острове. И змей свернулся в кольца где-то в той комнате. Не слишком приятное воспоминание.
Ночь длинная. Через мгновение он начал снимать пояс с мечом.
Позже он размышлял — иногда на трезвую голову, иногда нет — о том, как могут повернуть жизнь человека совершенно ничтожные мелочи. Если бы он свернул в другой переулок, когда вышел из таверны, взобрался бы на другую крышу. Если бы они начали раздеваться чуть раньше…
— Тира! — услышали они голос внизу. — Ты еще наверху?
Он уже знал этот голос. “Гурд убьет тебя ради забавы”, — сказала она всего несколько минут назад.
— В очаг! — быстро прошептала она. — Полезай в дымоход. Быстро!
— Ты можешь меня выдать, — сказал он, удивляясь самому себе.
— Не ему, — возразила она, быстро снова завязывая пояс. — Полезай туда! — Она повернулась к двери и крикнула: — Гурд! Не забудь о четвертой ступеньке!
— Знаю! — услышал Берн.
Он поспешно пошел к дымоходу, согнулся и перешагнул через палку, на которой висел черный котелок. Двигался неуклюже, особенно мешал украденный меч. Ободрал плечо о шершавый камень, выругался. Выпрямился внутри, осторожно. Здесь было черным-черно и очень тесно. Он снова вспотел, сердце стучало молотом. Не лучше ли было остаться в комнате и схватиться с тем человеком, когда он поднимется? Гурд убил бы его или просто вернулся назад и позвал друзей. Берну некуда было бы деваться.
А девушка умерла бы тоже, если бы его здесь нашли. И смерть ее от рук этих мужчин была бы нелегкой. Должно ли его это беспокоить, если он хочет стать наемником в Йормсвике? Неважно, сейчас уже слишком поздно.
Выше дымоход слегка расширялся, больше, чем Берн мог ожидать. Он вытянул обе руки над головой, царапая камень. Со стуком посыпались камешки. Берн нашел места, за которые можно ухватиться, подтянулся, уперся сапогами по обе стороны от поперечной балки и передвинул меч, чтобы он висел вертикально. Хорошо бы забраться выше, но он ничего не видел в темноте дымохода, не мог нашарить опору для ног. Он поставил ноги прямо на края балки, прижимая их к камню. Балка выдержала. Он не знал, надолго ли, и не хотел об этом думать. Представил себе, как рухнет вниз, не сможет пошевелиться в дымоходе и человек в комнате проткнет его насквозь, как визжащую свинью. Славная смерть.