ГЛАВА 5
Щелканье фотоаппаратов, беспорядочные возгласы и вопросы репортеров — все смолкло, как только за сэром Питером и леди Гретой затворились двери суда Олд-Бейли. Охранники безразлично наблюдали за тем, как оба они выложили на стойку содержимое своих карманов и прошли через металлодетектор. Затем поднялись на два пролета по широкой лестнице и вошли в огромное помещение. На миг Грете показалось, что находятся они в главном вестибюле одного из итальянских вокзалов времен Муссолини.
«Мне предстоит путешествие поездом, — с горечью подумала она. — Именно мне, а не Питеру, и я никаким образом не смогу сойти с этого проклятого поезда. Идет он очень медленно, с остановками на каждой станции. Это по мере того, как свидетели будут давать показания, и все это время я не буду знать, чем закончится дело. Адвокаты, родственники, знакомые, репортеры, они будут входить и выходить, но в конце концов все сойдут с этого поезда. И я останусь в нем одна. Как было всегда. Одна. Совсем одна…»
— Как ты, дорогая? Что-то побледнела. Может, принести чего-нибудь?..
Она поймала на себе встревоженный взгляд Питера. И, словно очнувшись от сна, увидела, что стоит в центре огромного зала.
— Нет, ничего. Просто слабость. Вот и все. Находиться здесь — сущее испытание, верно?
— Да, унылое место. Все эти репортеры набрасываются на тебя, точно кровососы. Присядь на минутку. Скажи, когда соберешься с силами. Времени у нас еще предостаточно.
Они присели на одну из обитых кожей скамей, расставленных вдоль стен огромного помещения. На самих стенах — никаких украшений, не считая часов, которые остановились. Утренний свет просачивался в высокие окна сквозь пыльные сетчатые шторы.
Вокруг сновали люди. Судя по всему, барристеры. Длинные их мантии развевались на ветру, подошвы дорогих кожаных туфель постукивали по мраморному полу. Парики в стиле восемнадцатого века выглядели бы просто абсурдно, если б владельцы не носили их столь уверенно и привычно. Внезапно Грету охватило чувство полной беспомощности. Здесь она чужая. Как сможет она контролировать происходящее, если не знает правил? Она торопливо поднялась со скамьи. Если сидеть и ничего не делать, чувствуешь себя еще хуже.
— Пойдем. Надо еще найти комнату под номером девять. Ту, где нам назначил встречу Майлз.
Грета старалась подпустить в голос побольше уверенности, ощущения, которого ей так сейчас не хватало.
У лифтов собралась небольшая группа людей, Грета разглядела среди них квадратную фигуру сержанта Хернса, офицера, проводившего расследование. Тот тоже заметил ее и расплылся в улыбке, значение которой Грета так и не поняла. То ли он просто здоровался с ней, то ли выражал радость по поводу того, что видит наконец объект своего расследования в здании суда. Она не ответила, резко развернулась на каблуках и сказала мужу:
— Идем, Питер. Тут такая толчея. Давай поднимемся по лестнице.
Питер послушно последовал за женой. Он намеревался быть рядом с ней все время, хотя и знал: есть места, куда последовать за женой будет невозможно. Ведь на скамье подсудимых она будет одна. Одна будет давать показания, отвечать на вопросы. Одна, когда жюри присяжных объявит свой вердикт.
Он с напряженно-сосредоточенным видом потер морщинки на лбу, прикрыв лицо поднятой рукой.
* * *В этот момент четырьмя этажами выше Майлз Ламберт, адвокат подсудимой, проходящей по делу «Ее величество королева против леди Греты Робинсон», покупал две чашки кофе в кафетерии, специально отведенном для барристеров. Одну чашку с молоком и двумя кусочками сахара для себя, вторую, чисто черного, без сахара, для своего оппонента. Джона Спарлинга, обвинителя.
Майлз Ламбер, шестидесяти шести лет от роду, был одинок. За сорок лет наряду с прочими успешными адвокатами он успел выпить море хорошего вина и съесть горы самой изысканной и вкусной еды, что отразилось на его внешности и комплекции. Лицо гладкое, цветущее, щеки розовые, круглое брюшко скрывает дорогой, пошитый на заказ костюм с жилетом и часами на золотой цепочке. Судебный этикет предписывал ему носить мантию-крылатку с туго накрахмаленным белым воротником в виде длинной ленты, но вне стен суда он был знаменит экстравагантными галстуками самых диких и разнообразных расцветок, а также платочками в тон, кокетливо торчащими из нагрудного кармана, ими он пользовался, чтоб вытирать пот со лба. И хотя в последние годы прозвище его поменялось с Грозного Ламберта на Грозного Старикана, в кругах, близких к юриспруденции, бытовало мнение, что, несмотря на свои шестьдесят шесть, Грозный Старикан находится в зените своей карьеры.