С самого нашего приезда на столах начали скапливаться телеграммы и военные сводки, сообщающие о быстром продвижении советских войск. Линии обороны прорывались одна за другой. Ничто уже, казалось, не остановит приближение Красной армии. Новости с запада были не лучше. А воздушные сводки пестрели сообщениями об эскадрильях, раз от раза все более многочисленных, державших курс прямо на Берлин.
Примерно в то время я в первый раз оказался в бункере фюрера. Точную дату вспомнить не смогу, это был либо конец января, либо самое начало февраля. Я успел съездить ненадолго отдохнуть к Герде и нашей дочурке, в дом ее родителей. Срочных дел не было.
Франц Шедле, новый командир бегляйткоммандо СС, назначенный после отъезда Геше, приехал ко мне сообщить, что отныне я обязан спускаться в бункер, когда там находится Гитлер. Я должен был обеспечивать телефонную связь и следить, чтобы все работало, на случай необходимости. Перед тем как уехать, он добавил, что меня выбрали, поскольку до сих пор я всегда хорошо справлялся со своей работой. Я никак не отреагировал.
Позвонил Герману Грецу, технику почтового отделения, который должен был объяснить мне, как работает телефонный узел в подвале. Он был на месте и свободен.
Сначала мы прошли по подвалу старого здания канцелярии, зайдя через вход, расположенный рядом с моей комнатой, в адъютантском крыле, где находились апартаменты фюрера. Далее надо было спуститься на несколько ступеней, пройти мимо кухни для персонала, мимо гардероба при маленькой гостиной Гитлера, мимо туалетов, пересечь коридор, который вел в продуктовое хранилище (его называли аллеей Канненберга), пройти через бронированную герметичную дверь, и ты оказывался в небольшой комнате с двумя одинаковыми дверями.
Двери были открыты. Та, что напротив, вела в парк Министерства иностранных дел, который соседствовал с парком канцелярии. А через левую дверь можно было попасть в подземный комплекс, сооруженный из бетона специально для Гитлера. Было такое впечатление, что меня завели в лабиринт.
Грец пошел первым. Пройдя через эту вторую дверь, мы очутились в помещении, которое он назвал предбункером, или верхним бункером. Шли мы быстро, по дороге никого не встретили. Прошли через центральный коридор метров в двенадцать, я едва успел взглянуть на маленькие комнатки по обе стороны коридора. В конце нас ждала еще одна бронированная дверь, также незапертая. Грец снова прошел вперед. Два герметичных тамбура, несколько ступенек.
И вот мы пришли.
Место было мрачное, обстановка скудная, а свет очень резкий. Воздух был влажным, «потому что у рабочих не хватило времени, чтобы сделать грамотное кондиционирование всего помещения», объяснил Грец. Он все шел вперед. Еще несколько метров. Я иду за ним, смотрю по сторонам. В бункере фюрера и правда нет ничего особенного. Голые бетонные стены… Он весь какой-то невзрачный, почти убогий. Все кажется странно маленьким в сравнении с гигантскими и очень надежными бункерами, которые строили для гражданского населения. Комнатки крошечные, камеры размером максимум три на четыре метра. Налево от входа — источники водоснабжения, туалеты и раковина, чтобы умыться. Напротив — занимающее пространство двух камер машинное отделение с системой вентиляции, освещения и насосами для воды; все подключено к дизельному генератору. Рядом в комнатке примерно такого же размера Грец указывает мне на телетайп, пишущую машинку и коммутатор, объясняя, как с ним работать. Допотопный клавишный агрегат, уже прослуживший несколько лет. В обращении с ним все просто, никаких вопросов не возникает. Выходим.
В центральном проходе, метрах в двух, видна тяжелая металлическая дверь, тоже незапертая. Понимаю, что это последняя предосторожность на случай газовой атаки. За ней располагаются комнаты Гитлера. Их пять: спальня для него и для Евы Браун, ванная, небольшая прихожая, выходящая в коридор, по которому можно дойти до кабинета фюрера, там стоят секретер, небольшой диванчик, стол и два кресла. И все.
Напротив, в комнате, расположенной по другую сторону коридора, замечаю Вилли Арндта, камердинера Гитлера. Он пришел привести все в порядок и проверить — вдруг чего-то не хватает.
Мы уходим. На то, чтобы вернуться на первый этаж канцелярии, у нас уходит максимум одна-две минуты. Со стороны улицы, из парка, все это выглядит как два огромных бетонных сооружения, рядом с которыми на земле валяются лопаты и кирки, плюс еще рядом наблюдательная башня и запасной выход из бункера. Грец говорит, что работы еще не совсем закончены.
Последние недели в канцелярии
На тот момент в бункере никто не жил. Он был еще пустым. А уже через несколько недель Гитлер полностью переехал в подземный дом, ставший его последним пристанищем. До этого убежище использовалось только в случае воздушной тревоги. Когда тревога заканчивалась, Гитлер незамедлительно возвращался в канцелярию. Ночевал он там не часто.
В начале февраля воздушные налеты участились. Бомбардировки становились все более массированными, все больше применялось зажигательных бомб. Каждую ночь бомбы сплошным потоком лились на город. А среди бела дня все чаще выли сирены, предвещая надвигающийся воздушный налет. Город крошился на части. Время, отделяющее сигнал тревоги от самой атаки, неумолимо сокращалось.
С каждым днем Берлин превращался в руины. Больше половины зданий, идущих вдоль Вильгельмштрассе, были полностью или частично разрушены. Затронуты были и государственные учреждения в этом квартале. Да и сама канцелярия частично пострадала от бомбежек. Но здание, по крайней мере, еще стояло. Часть, спроектированная Шпеером, и крыло вермахта пострадали сильнее всего, но все еще могли использоваться. Часть Старой канцелярии, предназначенная для адъютантов, моя комната, кухня и апартаменты фюрера остались на удивление в хорошем состоянии. А вот парк был весь усеян рытвинами и воронками.
Как раз тогда военное совещание, которое обычно устраивалось ближе к полудню, было перенесено на более позднее время и начиналось в три часа дня. Место его проведения тоже изменилось. Поскольку собираться в зале заседаний в старом здании канцелярии было уже невозможно, совещания проходили в величественном кабинете нового здания канцелярии. Еще новым было то, что Генрих Гиммлер, Мартин Борман и Эрнст Кальтенбруннер тоже стали регулярно принимать участие в этих совещаниях наравне с военными экспертами.
Заседание обычно длилось два-три часа. Потом Гитлер пил чай в своих апартаментах в Старой канцелярии. С ним вместе были одна или две его секретарши, иногда кто-нибудь из адъютантов. Если выдавались минуты отдыха, собирались и большие компании. Вечером, ближе к восьми часам, за ужином, за столом у него бывали гости, но все меньше и меньше раз от раза. Секретарша, камердинер, да, пожалуй, и все.
Он очень много работал, может быть, даже больше, чем раньше. И ложился поздно, очень поздно. Вечернее военное совещание начиналось между полуночью и часом ночи. Совещания становились все продолжительнее, когда они заканчивались, фюрер в узком кругу самых близких людей продолжал беседу, обычно до первых лучей солнца. А потом, уже уйдя в свою комнату, он иногда еще умудрялся что-то читать.
Однажды поздно ночью Гитлер вышел в парк. Была объявлена воздушная тревога. Он стоял, подняв глаза к небу, и внимательно следил за пляской прожекторов ПВО, которые выслеживали самолеты противника. Сотрудник бегляйткоммандо СС Йозеф Граф, он же Йоши, убеждал его спуститься в укрытие. «Не волнуйтесь за меня, — ответил ему Гитлер, — со мной ничего не случится». Йоши пытался настоять, говорил об осколках снарядов, которые могут попасть в канцелярию, но все напрасно. Как только тревогу отменили, шеф вернулся к себе.
Я почти не помню ни последнего радиовыступления Гитлера (30 января 1945 г. Гитлер выступал по случаю двенадцатой годовщины прихода к власти, это была его последняя речь), ни его последнего политического собрания с гауляйтерами и высшим руководством страны, которое проходило в новом здании канцелярии 24 февраля 1945 г.. Точно знаю, что он на несколько часов отлучался из Берлина, чтобы побывать на позициях у Франкфурта-на-Одере, но об этом я тоже немного могу сказать. Не помню даже, узнал ли я об этом в тот же день или сутки спустя.