Допрашивали Телля до глубокой ночи, но, куда делись жена с ребенком, он действительно не знал. Ничего не добившись ни просьбами, ни угрозами, дежурный опер велел отвести Телля в камеру. Там, на высоких нарах от стены до стены, лежали бездомный, чего-то не поделившие друг с другом трое работяг да поэт с разбитым носом, которого взяли за чтение стихов на улице. Теллю, как вошедшему последним, пришлось разместиться рядом с бездомным. В камере было душно, а, когда бездомный ворочался, — становилось уж совсем тяжко. С другой стороны от Телля грустно сопел поэт.
Отпустили Телля на следующий день, ничего не сказав.
***
Фину с Марком вернули через неделю с небольшим. Их привез к зданию народного суда нацполовский фургон. Жена, держа сына на коленях, сидела за решеткой с какими-то подонками, которые всю дорогу лезли к ней, дразнили Марка. Когда Телль помогал Фине выйти из машины, они принялись оскорблять и плеваться в него. То, что Телль не отвечал, а просто стоял, спокойно глядя на них, подонков разозлило. Некоторые из них стали толкать запертую дверь, пытались дотянуться до него руками.
За попытку бегства суд отправил Фину на принудительные работы. Все заседание она не отрывала глаз от сына, который был у Телля. Когда читали приговор, Фина с сожалением улыбнулась мужу. Только перед ним и Марком она чувствовала свою вину.
Чтобы, пока Фины не будет, сидеть с сыном, Телль попросил на работе отпуск. Поначалу ему отказали, ответив, что еще не подошла очередь. Тогда Телль взял с собой на смену Марка. Поскольку постороннее лицо без надлежащего разрешения не имело права находиться на территории предприятия, на проходную вызвали непосредственного начальника Телля. Мастер решил, что проще подписать отпуск Тридцатому, чем каждый день ходить согласовывать и оформлять пропуск на его ребенка. Он ничего не сказал Теллю, но тот понял: мастер зол на него. Правда, Теллю сейчас было все равно.
Он искал новую бутылочку для Марка. Из нее было удобней кормить сына. Остававшиеся с молочной кухни стеклянные бутылочки Фина забрала с собой, когда увозила Марка, и все они разбились или треснули. А простоявшая несколько лет без дела в кухонном шкафу пластиковая искорежилась после того, как Телль в спешке налил туда только-только вскипевшее молоко. Новую стеклянную бутылочку ему тихо продали в молочной кухне, когда кто-то из родителей за ней не пришел.
Пока Фина была на принудительных работах, инспекция прислала предписание по Марку. Материнский отпуск по уходу за ребенком заканчивался, поэтому инспекция требовала решения — либо семья передает Марка ей, либо действует в соответствии с другим вариантом. Эта формулировка показалась Теллю непонятной. Когда его пригласили в инспекцию, он спросил про нее.
— Что тут непонятно? — медленно и нехотя объяснял человек, на чьей двери кабинета висела табличка "старший инспектор". — Вам предписывается избавиться от неизлечимо больного ребенка. Вы можете сделать это сами. Или — передать его нам.
— А что вы с ним будете делать? — Телль хотел выяснить, есть ли хоть какой-то шанс для сына.
— Мы — ничего, — уверенно ответил старший инспектор. — Мы только его передадим медицине.
— Для опытов? — Телль заставил себя произнести последнее слово.
Инспектору вопрос не понравился.
— Они сами определят, — сдержанно ответил он.
— Но почему сыну не могут помочь? Ведь медицина — она же чтобы спасать человека.
— Кроме вас, ваш ребенок никому не нужен, — старший инспектор не хотел это говорить. — Нужно его сердце, его кровь…
Телль был потрясен.
— Ведь это же самое настоящее убийство, — нашел он в себе силы возразить.
— Государство подходит с другой стороны к проблеме неизлечимо больных граждан.
Старший инспектор протянул руку к полке, достал оттуда книгу законов и положил на край стола перед Теллем.
— Читайте, — он назвал номер закона. — Закон принят Нацпарламентом, подписан главой государства.
Открыв нужную страницу, Телль стал читать. "В целях экономической целесообразности", "проявление гуманизма", "рекомендуется вывести из учета"… Кто это только придумал?
— Вам все понятно? — с надеждой завершить разговор спросил старший инспектор.