Под жарким покровом африканской ночи мы оба в полной мере осознали, как сильно любим друг друга.
26
В пять часов утра — то есть как раз тогда, когда человек видит самые сладкие сны, — пронзительно затренькал будильник моих наручных часов. Открыв глаза, я поначалу никак не мог понять, где нахожусь и как здесь оказался. Однако я удивился еще больше, когда увидел у себя на груди ладонь, которая была явно не моей. Прошло несколько секунд, прежде чем я, изумленно хлопая ресницами, наконец-таки вспомнил, что нахожусь в номере одной из гостиниц Бамако и что прошедшая ночь была одной из чудеснейших ночей в моей жизни.
Я приподнялся на кровати, опасаясь, что могу опять заснуть. Мы с Кассандрой, как я тут же прикинул в уме, заснули в изнеможении всего лишь час назад, а менее чем через два часа нам нужно было вылететь в Томбукту.
— Касси… — тихонько позвал я, стараясь разбудить Кассандру. — Касси, просыпайся. Нам пора вставать, а иначе мы опоздаем на самолет.
— Не хочу я вставать… — сонным голосом пробормотала Кассандра и спрятала голову под подушку. — Идите, я вас догоню…
Я посмотрел на ее голую спину и упругие, очень привлекательные ягодицы, при виде которых у меня даже мелькнула шальная мысль, а не плюнуть ли на этот чертов самолет и остаться в гостинице еще на один денек — конечно же, отнюдь не для того, чтобы спать. Однако времени у нас было мало, и мы не могли позволить себе провести еще один день в Бамако, какой бы соблазнительной ни казалась мне в это раннее утро Касси.
— Сеньорита Брукс, — сказал я, слегка повышая голос. — Кассандра Брукс, будьте добры немедленно подняться с постели, если не хотите, чтобы я вас отшлепал.
В ответ на мои слова Кассандра слегка приподняла попку и поводила ею из стороны в сторону, словно провоцируя меня выполнить свою угрозу.
— Ах, ты так?! Ну я тебе сейчас покажу! — воскликнул я и начал обеими руками щекотать ее. Я щекотал ее до тех пор, пока Кассандра не стала смеяться и просить о пощаде так громко, что я испугался, как 6ы она не перебудила полгостиницы.
Само собой разумеется, мы снова занялись любовью, позабыв и о предстоящем полете в Томбукту, и даже о сокровищах тамплиеров.
— Улисс! Улисс! — послышался голос профессора Кастильо, который настойчиво стучал в дверь. — Ты уже проснулся?
— Да! Что случилось, профессор?
— Ничего не случилось. Я просто хотел узнать, проснулся ты или нет. Дежурный администратор сказал мне, что заказанное нами вчера такси уже стоит возле входа в гостиницу.
— Хм… Прекрасно! — ответил я, поспешно поднимаясь с постели. — Я буду готов через пять минут.
— Очень хорошо. Я подожду тебя внизу, у стойки дежурного администратора. Да, кстати, я постучал в дверь номера Кассандры, но она мне не ответила. Пойду еще разок постучу, а то она, наверное, до сих пор спит.
Кассандра посмотрела на меня широко открытыми глазами, показывая рукой, чтобы я попытался спровадить профессора куда-нибудь подальше от двери ее номера.
— Не переживайте, профессор… Она сейчас наверняка в душе. Касси — женщина очень ответственная, — сказал я, краем глаза поглядывая на «ответственную женщину», нежившуюся под простынями в моей постели. — Я уверен, что она давно проснулась.
— Хорошо. Но ты, прежде чем пойдешь вниз, все-таки поторопи ее. На всякий случай.
— Не переживайте, проф, — повторил я, поворачиваясь к Касси с коварной улыбкой на губах. — Я прямо сейчас ее и потороплю.
Мы с Кассандрой приняли душ, оделись и собрали свои дорожные сумки за рекордно короткое время. Тем не менее, поскольку такси простояло в ожидании нас целых двадцать минут, нам пришлось дополнительно платить и за этот «простой», и за то, чтобы таксист как можно быстрее довез нас до аэропорта. Когда мы с Касси вышли из своих номеров и спустились в вестибюль, профессор немало удивился, увидев, что волосы у нас обоих мокрые, а из наших наспех собранных дорожных сумок торчит кое-как сложенная одежда.
— Вы проспали! — возмутился он. — Причем оба! Мне даже не верится! Хорошенькое дело!
— Да, неплохое… — с усмешкой пробормотал я, подходя к профессору.
— А у тебя еще и темные круги под глазами! — воскликнул Кастильо, приглядевшись ко мне. — И у тебя тоже, Кассандра? — спросил он, поворачиваясь к чуть смутившейся Касси. — Такое впечатление, что вы этой ночью совсем не спали. Можно поинтересоваться, чем вы, черт возьми, занима…
Запнувшись на полуслове, профессор ошеломленно посмотрел на нас: он, по-видимому, наконец догадался, в чем же заключалась причина нашего опоздания и столь измученного вида.
— А-а! Понятно… — пробормотал Кастильо, краснея. — Извините. Считайте, что я ничего не говорил.
Щурясь от ярких лучей солнца, светившего сквозь стекло подернутого ржавчиной иллюминатора прямо мне в лицо, я смотрел с высоты двух тысяч метров на огромную равнину, простиравшуюся аж до горизонта, который слабо прорисовывался сквозь пылевую завесу. Нигде не было видно не то что горы или холма, а даже небольшого пригорка. Хотя настоящая пустыня начиналась в нескольких сотнях километров к северу, высушенная ветрами долина, над которой летел наш самолет, производила такое впечатление тоскливой уединенности, какое трудно даже представить. Кроме редко стоящих акаций, чахлых кустиков и, насколько я мог разглядеть с высоты двух километров, длинных теней непонятно зачем забредших сюда людей, в долине ничего не было. Я прикоснулся к руке, лежавшей на подлокотнике ря-д0м с моей, и уже открыл рот, чтобы поделиться с обладательницей этой руки теми эмоциями, которые вызвал у меня простиравшийся далеко внизу невыносимо печальный пейзаж, однако заметил, что она дрыхнет без задних ног, и не решился лишать ее заслуженного отдыха.
Наш самолет — турбовинтовой двадцатиместник российского производства, принадлежащий компании «Мали Эр», — очень сильно гудел, а еще то и дело резко кренился на борт. Причиной этого, как нам сказал по громкоговорителю пилот, объяснявшийся с пассажирами на французском языке с очень сильным русским акцентом, являлись конвекционные потоки воздуха, которые в утреннее время образовывались над засушливой местностью — как раз такой, над какой мы в этот момент и пролетали.
Девятисоткилометровый перелет из Бамако в Томбукту должен был занять около трех часов, но на самом деле продлился более девяти часов — и все из-за не предусмотренных в расписании посадок, которые мы сделали в Сегу и Мопти, чтобы взять там на борт новых пассажиров. К счастью, я уже не первый раз путешествовал по африканскому континенту, а потому знал, что подобные безобразия, которые на Западе вызвали бы вполне обоснованное негодование, здесь воспринимались как нечто само собой разумеющееся, и совершенно спокойно отнесся к увеличению времени полета на шесть часов. Что касается профессора, то он сильно разнервничался, и оба раза, когда самолет делал непредвиденную промежуточную посадку, ходил к пилоту и на своем ломаном английском языке, перемешанном с испанскими ругательствами, обвинял его в низком профессионализме и возмущенно говорил, что тот перепутал самолет с пикапом, который подбирает всех, кто попадается по дороге.
Наконец — уже в пятом часу дня — мы приземлились в аэропорту Томбукту, чувствуя себя измученными от ерзанья на неудобных сиденьях и думая только о том, как бы поскорее добраться до гостиницы, чтобы принять там душ или ванну, а затем выпить литр-другой-третий холодного пива.
Гостиница «Азалаи», находившаяся буквально в нескольких шагах от окружавших Томбукту песчаных барханов, но располагавшая прохладными и уютными номерами с множеством комнатных растений, показалась нам настоящей Шангри-Лой посреди пустыни, а потому мы с большим трудом заставили себя отказаться от более длительного отдыха и уже через полчаса отправились по делам. Мы решили потратить остаток дня на решение проблем, которые требовали нашего внимания в первую очередь. Нам нужно было встать на учет в местном комиссариате, что в обязательном порядке делали все приехавшие в Мали иностранцы, а затем, как того требовали местные власти, нанять официального гида (правда, за определенную плату избавиться от этого гида не составляло особого труда). К тому же мы рассчитывали посмотреть на диковинную мечеть Джингеребер, которая находилась в южной части города.