— Значит, по твоему мнению, если бы всего этого с тобой не произошло, ты сейчас был 6ы хуже, чем ты есть?
— Необязательно. Хотя, конечно, бывают исключения, но я считаю, что люди не бывают хуже или лучше — они просто очень разные. Если кто-то счастлив только потому, что у него есть жена, пара ребятишек и собственный автомобиль, — ну что ж, это замечательно. Каждый идет своей дорогой и в зависимости от того, что ему попадается на жизненном пути, руководствуется теми или иными принципами. Со мной произошло то, что произошло, и, сделав для себя определенные выводы, я решил следовать им, избрав свой собственный путь. Я не смотрю ни назад, ни вперед, не позволяю другим людям указывать мне, в каком направлении и как я должен идти, и, конечно же, не пытаюсь навязывать другим свою точку зрения относительно жизненных ценностей.
— Я тебя понимаю, — прошептала, немного поразмыслив над моими словами, Кассандра. — Могу даже сказать, что я в значительной степени разделяю твои взгляды. Однако, как мне кажется, при таком подходе к людям и жизни ты, в общем-то, обрекаешь себя на одиночество.
— Да, ты права, — печально сказал я. — Это действительно жертва, на которую мне приходится идти, и я уже смирился с этим. Но иногда случается так, что мой жизненный путь и жизненные пути других людей пересекаются. — Я пристально посмотрел на Кассандру. — Люди, они ведь как корабли, которые плывут в тумане, а потому плохо видят друг друга из-за этого тумана и сами толком не знают, куда они плывут. Тем не менее их курсы могут оказаться параллельными, и тогда они некоторое время плывут рядом, можно сказать, борт о борт, — пусть даже совсем недолго… Но этого для меня вполне достаточно.
Кассандра, снова посмотрев туда, где пылал багряный закат, взяла мою руку в свои ладони и с силой сжала ее.
— Знаешь, Улисс, я рада, что мне довелось поплавать с тобой в этом тумане борт о борт.
— Я тоже этому рад, Касси… — с улыбкой произнес я. — Я получил огромное удовольствие.
— Да и я тоже, — усмехнулась Кассандра. — Ты, наверное, специально привозишь сюда, в Африку, всех своих девок, чтобы их здесь соблазнять.
— Да, всех без исключения. Даже тех, у кого синее лицо.
Кассандра удивленно подняла брови:
— Синее лицо? Что ты имеешь в виду?
И вдруг — видимо вспомнив наш разговор о синем платке, —она покраснела и схватилась руками за щеки.
— О господи… Неужели это так заметно?
— Да нет, — ответил я. — Не очень.
— Правда?
—Нет.
Касси стала сердито покусывать верхнюю губу.
— И что же мне теперь делать? — растерянно спросила она.
— Ничего, — ответил я, беря ее за руки и притягивая к себе. — Я еще никогда не держал в своих объятиях женщину с таким диковинным цветом кожи. И это действует на меня возбуждающе.
Ночь, как и все ночи в пустыне, была холодной, и хотя ветер сразу же после захода солнца утих, нам пришлось спать в своих матерчатых спальных мешках прямо в одежде.
Как и во время нашего путешествия по реке, я проснулся утром, оттого что меня стали бесцеремонно трясти чьи-то руки. Разлепив веки, я с испугом увидел прямо перед собой пару чьих-то глаз.
— Сабахал хайр, сабахал хайр, — раздался хриплый голос.
— Хорошо, хорошо, — поспешно ответил я. — Сабахал хайр… Я не возражаю.
Рядом со мной заворочалась Касси.
— Что случилось? — спросила она. — Что сказал этот твой дружок?
— Ничего… Просто пожелал мне доброго утра.
Профессор, который тоже проснулся, громко зевнул.
— Ну что за люди?.. — сердито заворчал он. — Неужели они не могут дождаться, когда взойдет солнце?
— Это все из-за жары, проф, — объяснил я. — Ехать по пустыне лучше всего до восхода солнца.
— Но ведь сейчас такой собачий холод! — воскликнула, выбираясь из своего спального мешка, Касси.
— Через несколько часов ты будешь мечтать об этом холоде, — сказал я, легонько шлепнув Кассандру по коленке.
— Может, и буду, но в данный момент мне очень холодно, а я не хочу подхватить воспаление легких, — капризно ответила Касси.
— Ну, тогда давай поможем туарегам разобрать этот шатер, — сказал я, поднимаясь на ноги. — Как раз и согреемся.
Теперь мы ехали по бескрайнему морю песчаных барханов, некоторые из них достигали тридцати метров в высоту. Мы продвигались вперед зигзагами, поворачивая то влево, то вправо и все время перемещаясь по дуге, потому что туареги гнали свой караван по гребням волнообразных барханов. Правда, нам довольно часто приходилось спускаться в углубления между песчаными холмами, а затем, подстегивая верблюдов, взбираться вверх по склону очередного громадного бархана. Верблюды, как я очень быстро заметил, не испытывали особой радости от такого движения — то вниз, то вверх по склону, — и если бы погонщики-туареги не пускали в ход свои длинные плети, наши горбатые друзья и шагу бы не сделали по неровной поверхности пустыни.
Так мы ехали час за часом — то по гребню бархана, то спускаясь или поднимаясь по склону. Монотонное движение действовало на нервы. Романтическое настроение, охватившее нас в начале этого путешествия, быстро улетучилось. Покачиваясь на верблюде, я думал только о том, сумеет ли впоследствии мой организм как-то вывести из себя песок, проникавший сейчас буквально через все отверстия.
Мы друг с другом почти не разговаривали, потому что говорить было, в общем-то, не о чем, а слюна в условиях изнуряющей жары приобрела такую ценность, что тратить ее на пустые разговоры было бы неразумно. Что касается туарегов, то за целый день движения по пустыне мы обменялись с ними всего лишь парой фраз. Наверное, автоматы по продаже сигарет, которые я видел на Западе, были более многословны, чем эти угрюмые жители пустыни.
Мне очень быстро надоело разглядывать однообразный пейзаж, и я — не столько из любопытства, сколько от скуки — стал периодически поглядывать на стрелку маленького компаса, который взял с собой в поездку по Африке. Я даже не поленился и начал записывать его показания в блокнот, чтобы потом определить общее направление, которого мы придерживались в течение дня.
Солнце достигло зенита, а затем очень и очень медленно начало катиться к горизонту. Лица Касси и профессора представляли собой наглядное отражение трудности нашего путешествия, а сами они, устало откинувшись на спинку своих импровизированных сидений, почти не смотрели по сторонам и предоставляли верблюдам идти, как им вздумается, лишь бы только животные не отбились от продвигавшегося вперед каравана. Начав утром переход по пустыне во главе колонны, мы, не очень-то стремясь изображать из себя Лоренса Аравийского, едущего в авангарде своих войск, к концу дня постепенно переместились к ее середине. Если бы так продолжалось и дальше, то к концу следующего дня мы, наверное, оказались уже в хвосте или вообще отстали бы от каравана.
Мы так устали, что думали только о том, как бы не свалиться с верблюда и не допустить обезвоживания организма. Мы очень часто пили воду — в общей сложности раза в три больше, чем туареги, которые не проявляли ни малейших признаков усталости, как будто этот многочасовой переход по знойной пустыне был для них не утомительнее, чем неторопливая прогулка по парку.
Наконец наступил вечер. Наш караван пересек тянувшееся с юга на север русло высохшей реки и, пройдя еще некоторое расстояние, остановился. Туареги, а вслед за ними и мы, слезли со своих верблюдов и начали готовиться к ночлегу: напоили и накормили верблюдов, перевязали каждому из них ноги, Чтобы они не могли далеко уйти, установили шатер и распределили между собой финики и верблюжье молоко.