Но едва Китти собралась поведать сестре о менее приятных воспоминаниях детства, как Дафна, словно почуяв неладное, сказала:
– Мне молока, пожалуйста. Я всегда пью чай с молоком.
Китти вздохнула:
– Надеюсь, у меня найдется немного молока. – Идти в магазин за покупками мимо репортеров и зевак, тесно обступивших ворота коттеджа, было выше ее сил. Придется составить список необходимых продуктов и отправить заказ в супермаркет.
Идя на кухню, она бросила тревожный взгляд в окно. Возле дома стоял фургон телевизионщиков – они дежурили там уже двое суток. К работникам местного телевидения вскоре присоединились репортеры со всего штата. Вчера им с Дафной едва удалось протиснуться сквозь толпу к подъезду дома.
Сегодня сестры решили не выходить на улицу, пока не придет время ехать в церковь прощаться с отцом.
Китти открыла холодильник, нашла там начатый пакет молока и отнесла его Дафне.
– Я могла бы что-нибудь приготовить, но вряд ли тебе понравится овсяная каша. А кроме нее и пирожков, у нас ничего нет.
– Я не так уж голодна и к тому же очень устала, поэтому обойдусь пирожками. – Дафна взяла с подноса булочку.
Несмотря на элегантные наряды и лоск столичной жительницы, в Дафне было что-то неуловимо старомодное, как будто она из другого века. Большие зелено-голубые глаза, мягкие локоны… Китти представила себе, как Дафна в платье с турнюром и оборочками разливает чай из фарфорового чайничка.
– Роджер не звонил тебе? – спросила Китти.
Дафна задумчиво покачала головой:
– Пока нет… Чуть позже я попытаюсь позвонить в его офис. – Она положила недоеденную булочку на блюдце. – Надо будет заказать обед в каком-нибудь ресторане. Может, к тому времени я проголодаюсь.
«Другими словами, ты не хочешь обсуждать со мной, почему он не звонил уже несколько дней». Но Китти оставила свои мысли при себе.
– Неподалеку есть неплохой китайский ресторанчик. Вполне возможно, что там не читали газет, так как почти ни слова не понимают по-английски.
Но Дафна уже не слушала ее, погрузившись в свои размышления.
– Когда я пишу роман, я хотя бы знаю, как начать его. Но то, что случилось… – Она в отчаянии стиснула руки. – Это похоже на страшные сказки, которые папа читал нам по вечерам. Какие-то злые чары околдовали маму – иначе я не могу объяснить.
То ли потому, что Китти почти не спала все эти дни, то ли потому, что терпение истощилось, но она неожиданно для самой себя проронила:
– Да, хорошо жить вдали от дома и видеть все через розовые очки.
– Как ты можешь так говорить? – возмутилась Дафна.
– А как можешь ты считать наше детство безоблачным и счастливым? Оно вовсе не было идеальным, Даф. Помнишь твое сочинение в пятом или шестом классе школы, в котором ты писала о том, как папа случайно оставил нас на автозаправочной станции?
Дафна кивнула:
– Да, он забыл, что мы пошли в туалет. Обыкновенная рассеянность.
– Да я не об этом. Мама заставила тебя порвать сочинение и переписать его заново. Она сказала тебе, что все было не так и папочка вовсе не бросил нас, а, напротив, отправился искать, решив, что мы потерялись.
Дафна поморщилась.
– Это было так давно. Какое теперь это имеет значение?
– Да разве ты не понимаешь? Мама уже тогда заставляла нас приукрашивать действительность и видеть то, чего не было на самом деле. И все потому, что она боялась правды. Отец, занятый чем-то другим, попросту забыл о нас. Ты права, это не преступление. Отец был всего лишь далек от идеала. Спрашивается, почему бы маме не смириться с этим?
– Не знаю…
– Да потому, – отрезала Китти, – что мама понимала: признать это – значит, открыть глаза и на многое другое.
– Что ты имеешь в виду? – удивилась Дафна.
– Хотя бы то, что отец не был примерным мужем.
Дафна смотрела на сестру во все глаза. В ней шла внутренняя борьба. Она хотела бы знать правду, но предпочла бы сохранить привычные представления о семейной жизни родителей.
Дафна помнила тот далекий вечер накануне Нового года. Тогда, в детстве, она решила, что увиденное пригрезилось ей в каком-то странном сне, но сейчас этот случай приобрел совсем другой смысл. Дафна закрыла лицо руками.
– Господи, значит, мне не почудилось!
– Так ты тоже знала? – изумилась Китти.
Дафна взглянула на сестру.
– Мне тогда было восемь лет. Праздновали Новый год, и мы втроем играли в прятки – я, ты и Алекс.
– Да, что-то припоминаю.
– Я спряталась в платяной шкаф в комнате родителей. Там было темно, пахло духами. Наверное, я заснула, потому что меня разбудил чей-то шепот. Я услышала скрип дверных петель, и хотя в спальне был полумрак, увидела… все. В комнате находились двое, и они не просто разговаривали…
– Отец и чужая женщина? Я тоже наблюдала подобную сцену лет десять спустя. – И Китти рассказала сестре, как случайно заметила отца, целующегося в автомобиле с их бывшей соседкой миссис Малколм.
Дафна тряхнула головой.
– Не понимаю. Почему же ты скрывала такое от меня все эти годы?
Китти отвела глаза.
– О том же я могу спросить и тебя.
– Но тебе же было четырнадцать! А я была еще совсем ребенком и не понимала, видела ли я это на самом деле или… или все это мне приснилось.
– Вот-вот, об этом я и говорю. Нас так воспитали. Все, что не соответствует образу идеальной семьи, созданному мамой, – плод больного воображения.
– Так вот почему мама… – Дафна прижала ладонь ко рту.
– Наверное, она все эти сорок лет закрывала глаза на интрижки отца, но ее терпение наконец лопнуло. Вполне возможно, мы никогда не узнаем этого.
– А как же Алекс? Знает ли она?
– Я всегда подозревала, что наша младшенькая знает гораздо больше, чем говорит.
Значит, родители не любили друг друга, а только притворялись нежными, заботливыми супругами?
– Вот в этом и кроется загадка, – задумчиво отозвалась Китти. – Думаю, отец не любил маму по-настоящему.
Голоса репортеров за окном стихли. Ромми шевелил ушами и подергивался, словно гонялся во сне за кошками. На мгновение Китти показалось, что все вернулось на круги своя – кто-то нажал на кнопку и отмотал пленку назад.
Сейчас раздастся мелодичный звон дверного колокольчика, комната кафетерия наполнится посетителями. В кухне будет насвистывать Уилла, а Хизер Роббинс подойдет к Китти и скажет, что приняла решение. «Я поняла, что лучше, чем вы, никто не воспитает моего ребенка».
Мечты Китти прервал резкий телефонный звонок. Телефон не смолкая трезвонил целый день, но последние полчаса молчал, а теперь все началось снова. Китти слушала собственный голос, записанный на автоответчик: «Извините, сейчас я не могу взять трубку. Похороны состоятся в десять часов утра в воскресенье в церкви Эвергрин-Мемориал на Черч-стрит. Церемония прощания сегодня с четырех до шести…»
Час спустя Китти подъехала к церкви с белыми колоннами в неоклассическом стиле, напоминающей особняк времен рабовладельческого Юга. Она боялась этой минуты, хотя и не признавалась в этом себе. И вовсе не потому, что ей предстояло увидеть отца в гробу, а рядом безутешную Алекс, похожую на маску скорби в греческой трагедии. Китти обратилась к Дафне:
– Ни о чем не спрашивай – мне надо уехать ненадолго. Ты не рассердишься, если я не пойду с тобой туда?
Дафна печально улыбнулась:
– Честно говоря, в последний раз я сердилась на тебя в седьмом классе, когда ты без спросу взяла мой магический браслет. А когда ты потеряла нашего песика Скотти, я думала, что никогда тебя не прощу. Но простила. – Она ласково коснулась щеки сестры. – С тобой все будет в порядке?
– Обо мне не беспокойся. – Китти взглянула в окошко автомобиля и увидела несколько женщин в почти одинаковых черных плащах, медленно поднимавшихся по ступенькам церкви. – Это тебе придется принять на себя гнев Алекс. Она на нас здорово разозлилась.
– Потому что мы не рвем на себе одежду и не посыпаем головы пеплом? Я тоже любила отца… но сейчас мой долг – вытащить маму из тюрьмы. И вот еще что: Алекс, наверное, и не задумалась о том, что отцу всегда претила помпезность. – Дафна поежилась. – Церковь, открытый гроб. Господи, о чем она думала, устроив этот мрачный спектакль?