– Если я и сожалею о случившемся, с тех пор утекло много воды. Не понимаю, какое это имеет отношение к суду.
Джонни тоже этого не понимал. Сегодняшняя встреча с Берил была своего рода проверкой. Он хотел выяснить, какие еще неприятные сюрпризы могут ожидать их в ходе следствия.
Но Берил, а также и окружной прокурор весьма удивились бы, узнав, что Джонни действует не в интересах Лидии Сигрейв, а в интересах ее старшей дочери – единственной женщины, которую он любил. Именно из-за Дафны он провел едва различимую линию между своим профессиональным долгом и высшей справедливостью.
Для Дафны справедливый суд тот, который признает ее мать невиновной. Но Дафна не догадывается о том, что Хо твердо решил добиваться самого сурового приговора. Джонни старался противодействовать этому всеми силами, но у него были связаны руки. Как бы он ни желал помочь Дафне, его уважение к закону было неколебимо. Но если существует возможность спасти мать Дафны и восстановить справедливость, Джонни ее найдет.
– Для начала мне хотелось бы понять, почему, узнав об измене мужа, истории тридцатилетней давности, любящая жена отправила его к праотцам.
Берил закинула ногу на ногу, стараясь не выдать волнения. Джонни чувствовал, что ей не терпится спросить его, кто рассказал ему про нее и Сигрейва.
Откуда Берил знать, что это Дафна?
Джонни твердо помнил и еще одно: когда муж изменяет жене, дело редко ограничивается одной женщиной. А брошенные любовницы, в отличие от ничего не подозревающих жен, всегда следят за похождениями своих бывших возлюбленных. Наверняка Берил знает больше, чем говорит.
Джонни молчал, давая ей возможность собраться с мыслями. Наконец Берил глубоко вздохнула и произнесла:
– Если Лидия и подозревала мужа, то никогда не обмолвилась об этом ни словом. Даже когда я развелась. Так продолжалось до тех пор, пока… – Берил умолкла, затем прямо взглянула в глаза Джонни. – Когда Лидия пригласила меня на праздник в честь сороковой годовщины их свадьбы, я… не выдержала и рассказала ей все.
– А потом не выдержала миссис Сигрейв и взялась за пистолет?
В словах Берил была доля правды, и все же Джонни не верил ей. Тридцать лет притворяться преданной подругой, а потом ни с того ни с сего раскрыть все карты? Не похоже это на Берил. Скорее всего что-то вынудило ее на этот шаг. И дело не в празднике.
Но вот вопрос, кого она пытается выгородить? Не себя, это ясно. И уж конечно, не Лидию. Иначе Берил давно бы уже посетила офис Кэткарта.
А сейчас она настороженно уставилась на него как загнанная в угол волчица.
– Кто, кроме Лидии, может знать, что происходило в ее голове? – Берил машинально потянулась к сумочке за сигаретами – жест заядлой курильщицы. Но, поразмыслив, вновь сложила руки на коленях.
– А она этого не скажет. Удобно, не так ли? – Джонни задумчиво смотрел на нее, подперев голову рукой.
– Если вы имеете в виду другую женщину, то тут я вынуждена огорчить вас. Их было так много, что вам вряд ли удастся вычислить какую-то одну. – Берил криво усмехнулась. – Берн до конца жизни был ловеласом.
– И с кем же он развлекался в последнее время?
Глаза Берил потемнели от ярости.
– Я не шпионю за людьми, мистер Девейн.
– Не обязательно шпионить, чтобы узнать правду.
– Когда-нибудь я с удовольствием выслушаю ваши соображения на этот счет. – Она взглянула на часы. – Но мне пора. Моя парикмахерша не любит ждать.
– Спасибо, что пришли, миссис Чапмен. – Джонни поднялся.
– В следующий раз, – холодно проговорила Берил, – я пришлю к вам своего адвоката.
Бесполезная угроза. Если ей нечего скрывать, зачем же она явилась? Да просто желая выведать, что известно ему.
Берил остановилась у двери и обернулась к Джонни, злобно прищурившись.
– Джонни Девейн, вы с Дафной Сигрейв вечно прятались от ее отца. Ты и сейчас ничуть не изменился.
Джонни от души рассмеялся.
– Надеюсь, нет.
Пусть они с Дафной уже не те безумно влюбленные друг в друга подростки, ему все равно приятно сознавать, что хотя бы один человек в их городе думает иначе.
Он не встречался с Дафной с той самой ночи на пляже. Она не упомянула ни о буклете гостиницы, ни о старых автобусных билетах. Поняла ли Дафна, что именно предлагает ей Джонни? Верит ли она в то, что им необходимо использовать эту возможность, поскольку другого случая не будет?
Позавчера Джонни позвонил ей – спросить, как дела, в надежде, что Дафна откликнется на его предложение. Но она этого не сделала.
«Еще не поздно», – хотелось крикнуть ему. У них еще есть время. Автобус уже давным-давно ушел, но он, Джонни, остался. Ведь он не мог уехать без Дафны. С годами Джонни понял одну простую истину: то, от чего ты бежишь, в конце концов остается с тобой навсегда. Он не повторит прошлых ошибок. На этот раз Джонни будет бороться за женщину, которую любит больше жизни.
В два часа дня Джонни все еще сидел в своем офисе за столом, закатав рукава, и возился с бумагами по делу о вооруженном ограблении. Рядом лежал нетронутый сандвич.
Погруженный в размышления, он не сразу услышал телефон. Из задумчивости его вывел голос секретарши по внутренней линии:
– Мистер Девейн, это директор колледжа, где учится ваш сын. Вторая линия.
Охваченный смутным беспокойством, Джонни снял трубку и нажал мигающую кнопку.
Мистер Гленн сразу приступил к делу. Джей Джей ввязался в драку. Ничего серьезного, оружие в ход не было пущено. На этот раз ребят отпустили и не стали наказывать. Джей Джей ждет отца возле кабинета директора.
Укоризненный тон мистера Гленна вывел Джонни из себя. Сколько раз ему приходилось слышать те же слова во время учебы в школе! А в чем состояла его вина? Как правило, он ввязывался в драки с ребятами постарше, которые никак не могли взять в толк, что если задеть гордость Джонни, рост и сила уже не имеют значения. Но никто ни разу не выслушал его оправдания – в школе существовало неписаное правило: в драке всегда виноват трудный подросток. И ни о какой презумпции невиновности не могло быть и речи.
Пришлось пройти множество дорог, которые на самом деле вели домой, чтобы наконец утвердиться и престать доказывать всему миру свою правоту. И пока ему не представят все факты, он не станет извиняться за поведение сына.
– Я сейчас приеду, – бросил Джонни в трубку.
Он ехал через весь город к своей старой школе и вспоминал, как полицейские поймали их с Дафной ночью у ремонтных мастерских. Хорошенькую картину они, должно быть, являли собой: дочка доктора Сигрейва со спущенными джинсами и задранной футболкой и беспутный патлатый сынок Пита Девейна. Джонни был уверен: полицейские арестуют его не только за то, что он сбил замок, висевший на двери, но и за изнасилование. Так бы все и случилось, если бы один из полицейских не узнал Джонни – он часто наведывался домой к Девейнам. Итак, их отпустили, ограничившись строгим предупреждением.
«Наверное, тот парень просто сжалился надо мной, – думал теперь Джонни. – Или же совесть не позволила ему задержать беззащитных подростков».
Ведь и сам Джонни за все эти годы не раз оказывался в подобной ситуации. Вспоминая свое детство, он вновь вызывал в памяти череду нескончаемых кошмаров: гневные вопли, крики, звон разбитого стекла, кровь на потрескавшемся линолеуме… и страх, всепоглощающий страх. Страх преследовал его, пока он не подрос и не научился защищаться.
Полицейские были частыми гостями в их доме. Будни семьи Девейнов сводились к бесконечным перепалкам и потасовкам между вечно пьяными отцом и матерью. Доставалось и Джонни с братом, но их запугивали угрозами, и мальчики молчали. Полицейским Джонни говорил, что упал с мотоцикла: синяки все-таки лучше, чем интернат.
Был ли его выбор правильным – этого он не знал. Но несчастья закалили Джонни. Правда, когда его старший брат, Фредди, погиб во Вьетнаме в самом конце войны, Джонни чуть не сломался. Он стал пить, целыми сутками пропадал невесть где, ввязывался в драки и тем самым упрочивал свою репутацию трудного подростка.