Когда умерла ее мать, Билли было всего полтора года. Отец, вечно занятый своими врачебными обязанностями, все свободное время отдавал исследовательской работе. Для дочери он выкраивал не более нескольких минут, и даже тогда его мысли витали где-то далеко. Единственной связью с миром взрослых была для Билли их экономка Ханна. И, только поступив в первый класс, она начала понимать, что ее жизнь не похожа на жизнь других детей. Весь круг ее общения ограничивался высокомерными двоюродными братьями и сестрами, которые ее не принимали, да их противными мамашами. Не делая ничего дурного, она все равно оказывалась в положении ребенка, подвергнутого остракизму.
Сейчас, наблюдая, как раскрасневшуюся от слез девчушку ласково обнимает, целует и успокаивает мать, Билли вдруг почувствовала, как сердце ее пронзила острая боль, а на глаза навернулись слезы.
Впервые в жизни она осознала, что сама была отвергнутым ребенком. Никогда прежде она не задумывалась о себе в таком свете, но вид этой французской девочки явственно сказал ей, что в свое время она недополучила любви и ласки. Может быть, из-за этого она не сумела обрести уверенности в собственной человеческой ценности, которую отчаянно пытается найти до сих пор?…
Но если вы не выросли с этим чувством, неужели можно его обрести потом? Да никакие бирманские рубины не дадут вам его! И даже подаренные на день рождения бриллианты, сколько бы их ни было…
Поскольку сегодня у Билли не было настроения созерцать счастливых детей, она торопливо вышла из парка и оказалась на улице Варенн. Если повернуть направо и пройти минут десять по улочке с односторонним движением, то она окажется на углу улицы Вано, всего в нескольких шагах от своего дома. Билли вдруг поняла, что это не простое совпадение, как не было совпадением и то, что ключи от дома оказались у нее в сумочке. Она поняла, что с того момента, как вышла из отеля, все время шла именно сюда.
Прежде чем повернуть к надежному убежищу – своему дому, – она решила еще раз позвонить. В соседнем кафе таксофон охранялся «мадам Пи-пи» – одной из целой армии мрачноликих француженок, считающих, что всякий, кто пользуется туалетом или телефоном, должен дать ей на чай. Эта «мадам Пи-пи» наверняка была прямой наследницей тех «вязальщиц», что когда-то сидели у гильотины, подсчитывая отрубленные головы, – такая мысль осенила Билли, когда женщина нехотя поднялась, чтобы набрать номер отеля. У консьержа для Билли оказалось три сообщения, которые она попросила зачитать. Все три были не от Сэма. «Наверное, он страшно занят, – сказала она себе, подавляя тревогу, – или вообще не получил моего письма». Она попросила позвать к телефону месье Жоржа, и тот заверил ее, что письмо было доставлено, как она просила, и расписка от месье Джеймисона у него.
Билли быстро шагала по узкому тротуару, зябко поеживаясь в наступающих сумерках, и наконец впереди показался ее дом. Она торопливо отперла ворота, приветственно помахала рукой удивленному привратнику, пересекла мощеный двор и открыла парадную дверь, набрав код на панели сигнализации.
Очутившись наедине с собой, она прижалась спиной к двери и, обхватив себя руками за плечи, горько зарыдала. Конечно, он еще не сумел прочесть ее письма, это было единственное объяснение. А она не может ни позвонить в галерею, ни пойти туда. Ей остается только ждать. Билли плакала вслух, никого не стесняясь, громко всхлипывая и причитая от жестокого разочарования. И все же ее не покидала упорная надежда, которая теплилась у нее весь день.
А что, если Сэм позвонил, но ничего не стал передавать? Задав себе этот неожиданный вопрос, Билли почувствовала словно удар током. В самом деле, зачем ему говорить с консьержем, если у нее в номере телефон не отвечает? Зачем что-то передавать? Да он наверняка с досады бросил трубку, когда позвонил и не застал ее на месте! Точно! И сейчас он, возможно, едет в «Ритц» или уже дожидается ее в холле… Но нет, конечно, он не мог уйти из галереи так рано. Ему необходимо оставаться там до закрытия – во всяком случае, это может решить только Даниэль.
К Билли вернулась надежда, она вытерла слезы и в рассеянности побрела в дальний конец дома, где был устроен зимний сад. Вдоль трех застекленных двойными рамами стен тянулась длинная банкетка; сидя здесь, можно было смотреть на вечнозеленые растения. Новая система центрального отопления была включена на минимум, но комната еще хранила тепло дневного солнца, и Билли, сняв шубку, свернула ее в пушистую подушку и положила рядом с собой. Облокотясь на мягкий мех, она прижалась носом к стеклу, пытаясь решить, что делать дальше.