1. Стихи В. Васильева
— Я же… — начал оправдываться Игорь.
Но потом вдруг — неожиданно для самого себя — взял Наташку за плечи и, притянув к себе, крепко поцеловал — в губы.
Глава 11
Ш Т О Р М
Я спросил… почему он должен браться за дело, зная наперёд, что оно опасно. Ведь с таким же успехом он мог сидеть дома в Рыцарском подворье и жить себе припеваючи. Но мой брат сказал, что есть вещи, которые нужно делать, даже если они грозят нам опасностью.
— Но всё-таки почему? — не отставал я. И получил в ответ:
— Чтобы быть человеком, а не ошмётком грязи.
Из дома позвонили утром, и звонок мобильного показался Игорю сиреной — он уже и забыл, как эта штука звучит. Он вскочил, уронив с груди книжку — "В дебрях Даль-Гея" — которую читал перед сном, да так с ней и задрых. Связь была так себе, но Игорь разобрал, что дома беспокоятся, любят, ждут и желают.
Конечно, спать было бессмысленно, и Игорь, утащив с кухни две оладьи с вареньем, отправился на поиски. Вообще-то сегодня подразумевалась встреча вечером для тренировки, а до этого он договорился часов в двенадцать встретиться с Сашко на пляже, чтобы помочь тому расторговаться поделками. Но до этого срока оставалось ещё ого времени.
Колесниковых дома просто-напросто не было. Игорь погрустил и отправился к Денису, заранее предчувствуя, что и там никого нет. и точно: дом Губиных встретил его тишиной. Правда, около открытого гаража дремал Денисов BMW. А это значило, что Денис может быть всё-таки дома.
В комнатах оказалось пусто. Игорь вышел наружу и получил виноградиной в лоб.
Денис свешивался с крыши одного из сараев. Может быть, он там и спал, неизвестно — Игорь мигом взлетел туда по приставной лестнице. Денис встречал его, сидя по-турецки на матрасе. Рядом лежала книжка — довольно новая, толстая, в солидной обложке. Кстати, раньше Игорь за Денисом не замечал особой тяги к чтению — и теперь, удивлённо садясь рядом, прочитал вслух:
— Вячеслав Кропилин. "Пламенный стяг упорства"… Это про что?
— Это про вообще, — туманно ответил Денис. Помолчал и вдруг сказал: — Я его раньше любил очень, этого писателя. Можно даже сказать, он мой любимый был.
— М?.. — уточнил Игорь, рассматривая обложку. На ней были изображены какие-то мальчишки на небольшой лодке под парусом. — А он про что вообще пишет?
— Про мальчишек, — пояснил Денис так же туманно. — Не в этом дело.
— Я, кажется, видел у меня его книжки… в смысле — в комоде.
— Ничего удивительного… Ты ведь знаешь, что я жил в Севастополе? — Игорь кивнул. — Ну вот. У него много книг про Севастополь. Такие классные… Про героизм, про подвиги… Про две обороны(1)… И про мальчишек, у него все главные герои мальчишки…
— Он что… — Игорь поднял бровь. Денис поморщился:
— А иди ты… — и, кажется, даже подумывал обидеться, но потом продолжал: — При чём тут это? Просто мальчишки. Вот. Он так про Севастополь писал, что я прямо лопался от гордости, что в таком городе живу. И он ведь правду писал, я читал — и узнавал, что вокруг, хотя он и про советские времена писал… Мы уже здесь жили, а я прямо читал и как будто туда возвращался… В Севастополь. А потом мне попалась другая книжка — "Призрак фрегата «Рафаил» ". уже про после перестройки. Я прочитал — и, помню, расплакался. Так стало обидно… Как будто друг предал. Понимаешь?
1. Денис имеет в виду две героические обороны русского города-крепости Севастополя: против англо-франко-сардинско-турецких войск ((13 сентября 1853 — 27 августа 1855 г. г) и против германско-румынских войск (30 октября 1941 — 4 июля 1942 г. г)
— Почему? — спросил Игорь. Денис вздохнул:
— Потому что писал совсем другой человек. И совсем другое… И про флот, и про Севастополь, и про героизм… Что всё это ерунда, выдумки, чтобы заставить людей кровь проливать. А на самом деле всё это зря. И не нужно совсем… Я тогда стал другие его новые книжки читать. И везде одно и то же. Военные — звери, думать нужно о каких-то "человеческих ценностях", родина у каждого — его двор, защищать свою страну глупо…
— И здесь тоже? — Игорь тронул книгу. Денис кивнул:
— И здесь… Вот я и думаю: кого он обманывал? Всех? Или себя? Наверное, я чего-то не понимаю. Я бы с ним поговорить хотел, просто поговорить — как же так, как можно было сначала писать одно, а потом — вообще противоположное? Как он мог написать, например, что военный флот России не нужен?!
И Игорь понял вдруг, что Денис почти плачет. Осторожно спросил:
— Ты из-за отца? Да?
— Ты не был в Севастополе, — тихо ответил Денис, садясь на краю крыши и обнимая колени. — Ты не видел… Тут похоже, но всё-таки не то. Там каждый камень — как сгусток славы. Это отец так говорит. И это правда. Разве не стоило это защищать? Я бы костьми лёг. Я бы патроны подносил, я бы… я не знаю, я не знаю, я бы всё отдал! А мы просто ушли. Такая сила была! Ты не видел, ты представить себе не можешь, а я-то помню! Как побитые щенки. И это — предательство. Других слов тут не придумано. И писать об армии, что это место для негодяев и преступников — предательство. И всё тут. А он пишет. А как он о казаках упоминает — с отвращением почти… А как радуется, когда "военных преступников" «кара» настигает… Вот хотя бы здесь, в этой книжке…
— Насчёт войны он, может, и прав… — решился вмешаться Игорь. — Разве наши ничего не делали… такого?
— Смысл такой, Игорек, — тихо сказал Денис, — что на войне все звери. Это правда. Но лучше всё-таки быть в своей стае и защищать своё логово, своих самок и детёнышей. Вот и вся философия. А ещё правда то, что мы первыми войн не начинали почти никогда. На нас лезли и лезли… Или провоцировали, пока не выводили из себя. а потом начинали кричать, какие мы плохие, жестокие и коварные. Гад всегда приписывает свои худшие качества противнику… — он сорвал виноградинку, взял в губы, подержал, плюнул, попав точно в кувшин, стоявший внизу. — Что до "русских зверств"… Отец мне говорил… В начале 90х такой поэт и журналист Прийма брал интервью у Драгослава Бокана, командира сербских четников, "Белых Орлов". Четники — это партизаны… И этот Бокан привёл потрясающие слова сказал, я их почти наизусть помню, — Денис прикрыл глаза и чётко сказал: — "Все это напоминает приблизительно такую ситуацию: как если бы кто-нибудь схватил тебя, о, читатель, связал бы тебя, потом схватил бы твою жену и ребенка и начал бы их насиловать и резать ножом. И вот в один прекрасный момент, когда он уже почти убил их, он вдруг снимает с тебя веревки, цепи и — включает камеру! И что видит тогда сторонний зритель? Он видит тебя, обезумевшего, в пене, как ты набрасываешься на какого-то молодого человека явно с целью убить его… Сторонний наблюдатель не ведает того, что предшествовало этому акту: что этот молодой человек в роли палача убивал твою жену и твоего ребенка.»
Денис свесил ноги и стукнул ими о стенку. Сказал с неожиданной тоской:
— Я иногда сам себя боюсь… И всех нас. Потому что мы можем веселиться, смеяться, дурака валять, когда вокруг — такое творится. Это как-то… — он поморщился. — Неправильно это. Как будто на похоронах пляшем.
Помедлив, Игорь положил руку на плечо Дениса:
— Слушай. Пошли купаться, — предложил он. — Наши похороны, хотим — и пляшем. А на остальное — наплюй… хотя бы временно.