Но так или иначе, а утром он вышел к столу на своих ногах и объяснил бабушке, что его треснуло волной о камни на рыбалке. Та сердито (и как-то неуверенно) дала подзатыльник. Игорь рассмеялся. И бабушка Надя рассмеялась тоже.
А вот сны всё-таки не отпускали ещё несколько ночей. В них всё возвращалось. Ночь превращалась в кошмар. Сенька — у того рука была всё ещё на перевязи, хотя станичный фельдшер поражался тому, как она заживает, прямо говоря, что такого не может быть — признался Игорю, что и у него та же проблема.
Наташка три дня не подходила к Игорю вообще. А потом. На утро третьего, вдруг разбудила его и как ни в чём не бывало предложила: "Пойдём на то место?" «Пойдём,» — слегка обалдело согласился Игорь, отчаявшись понять женскую логику.
Они позавтракали, потом пришли за книжками (их так и не собрались перенести в эллинг) Сенька и Настя с Сашко; Игорь оставил их в своей сараюшке, а сам смылся с Наташкой, которая всё это время терпеливо ждала.
Был обычный жаркий день, ни за что не скажешь, что лето перевалило за половину. На том месте было ветрено и тепло, вдали опять кучковались какие-то туристы, но так далеко и так малозначительно на фоне древнего застывшего великолепия, что это просто не замечалось. Они сели на отмеченный надписью камень… и начали целоваться. Игорь не помнил, кто первый к кому нагнулся, прикрыв глаза. Зато точно мог сказать, кто сделал эту надпись.
Наверное, он увидел её около фонтана, где брали воду. И застыл около белой от солнца стены, придерживаясь рукой за колонну и распахнув глаза, потому что раньше такого никогда не замечал — как она идёт, как наклоняется, как поднимает на плечо длинногорлый, стройный кувшин, похожий на неё саму. Ничего этого не замечал, хотя они росли на одной улице… А тут вдруг увидел. И, наверное, вечером, мучаясь сам непонятно от чего, выцарапал на этой колонне не только своё имя — то, от которого сохранилась часть — но и её. А между ними — вечное слово. Надо спросить у Кольки, как это погречески(1)… Пали стены, пали колонны. Почти неразличима и непонятна надпись… При жизни они были счастливы… а может, её почему-то не отдали за него… или его принесли в родные стены с обломком скифской стрелы в груди, и он смотрел в небо безучастным взглядом, а она билась о носилки из щитов и копий и просила встать, подняться…
Но, как бы то ни было, всё повторяется. А значит, они не умерли…
… - Ты чего?
Игорь резко открыл глаза и заморгал.
В микроавтобусе было жарко (а каково было бы ехать в костюмах, лежавших в ящике в корме машины?!). С лёгким гулом он нёсся по трассе. Денис со смехом рассматривал Игоря.
— Фффвввчего? — спросил Игорь, садясь прямее и вытирая подбородок от слюны. Ему стало смешно самому. Денис хохотал:
— Чего снилосьто? Разулыбался так, — он изобразил улыбку дебила, — и что-то бормочешь. И руками нехорошие жесты делаешь… Прямо завидно стало!
Игорь молча обхватил Дениса за крепкую шею, начал с пыхтением валить с сиденья. Тот сопротивлялся и дурашливо вопил. Губинстарший, не отвлекаясь от дороги, угрожал из кабины репрессиями…
… А кошмары кончились после того дня.
Если честно, Игорю больше всего запомнился не концерт (он так боялся, что потом восстановил события, только глядя запись), а виденный парад кубанских казаков. Отец Дениса сам отвёл туда мальчишек и стоял за их спинами, положив на плечи ладони. А по центральной улице, чеканя шаг, шли алосиние с золотом коробки — ополченцы, пластуны, мальчишкикадеты… Тяжело полоскали войсковые знамёна. В толпе, скопившейся по сторонам улицы, многие фотографировали. Но Игорь — хотя в прихваченном с собой мобильнике у него был фотик — просто смотрел. Потому что это было не представление.
1. Подобные надписи античного периода нередко находят археологи.
А над улицей грохотал мощный голосище солиста хора — Игорь видел вблизи этого плотного невысокого дядьку с лицом скорее чеченским, чем русским. Он пел гимн Кубани — эхо отскакивало от стен домов…
На тот парад они пришли не в форме — Игорь постеснялся, он сам себе казался в ней ряженым. потрел. ченном с собой мобильнике у него был фотик — просто. робки — ополченцы, пий (Денис — тот носил её совершенно естественно и привычно) Но Игорь в форме фотографировался — вот тут не отказал себе в удовольствии. И этими фотками потом не раз любовался. Память всётаки…
И ещё он — под разными предлогами — потом много раз смотрел в записи, как они с Денисом поют любэшные «Берёзы». Песня была не казачья, но её очень просили, и мальчишки спели.
И оказалось, что это едва ли не самое лучшее из всего…
— Ты чего бормочешь?
Лицо Дениса было мокрым. Вместе с ним в радиорубку ворвались вой и солёные брызги. Капитан упал напротив и помотал головой.
— Абзац, блин, — признался он. — Поворачиваем — лупит в скулу, того и гляди кильнёмся… Я такого ещё не видал. Несёт, и всё… Я уже машины приказал вырубить, всё ранво не тянут, только топливо жжём…
— Мы где? — спокойно спросил Игорь. Денис дёрнул плечами:
— Где-то посерёдке моря болтаемся. Как гавно в проруби… — он потёр виски и сказал устало: — Попали, кажется.
— Думаешь, пойдём на дно? — не меняя интонации, спросил Игорь. Денис поморщился:
— Да нет, вряд ли… Кончится шторм — и что нам делать? Тут же судоходство, как на канале… Хорошо ещё, я как знал — подстраховался, искать не будут, думают, что мы на побережье в походе… Хотя — до дома мы так и так можем и не добраться. Одно утешает — может, цель наша перекинется и без нас? — он кивнул на рацию: — Не ловил шифрованные переговоры?
— Ловил, — признался Игорь. — На английском.
— Вообще кранты, — процедил Денис. — Это Румыния и Болгария рядом. Это НАТО, понимаешь, Игорян? Если они нас заметят… — он не договорил, рывком поднялся и выбрался наружу.
Опять хлестнуло в люк.
Игорь пошарил в эфире. Он старался показать, что не боится, но страх где-то был — жил в глубине мозга… Наверное, это всегда так, от этого не избавиться. И с этим надо жить.
Катер кидало, как ореховую скорлупку в ванне, где не в меру разыгрался ребёнок. Временами казалось, что местами меняются не пол и стена, а пол и потолок. Тогда страх коротко выплёскивался наружу, и Игорь стискивал зубы.
И продолжал слушать эфир.
Катеров было три.
Размером превосходившие «Вепрь», они вынырнули из-за горизонта, где пронзительная синева послештормового неба сливалась с такой же синевой утреннего моря — и теперь приближались широким клином, уверенно и быстро.
— Пятьдесят пять узлов, — сказал Сенька и растерянно приоткрыл рот. — Не может быть, пятьдесят пять узлов!
— Чьито пограничники? — Денис нагнулся к бинокуляру. Сенька замотал головой:
— На Чёрном ни у кого нет таких катеров… и в справочниках нет… Стоп, по "джейну"(1) катера итальянской постройки, но не военные… Я не знаю, кто это…
— Можешь успокоиться, я знаю, — Денис с затвердевшими скулами разогнулся и жестом указал штурману место у прибора. Сенька приник к оптике.