— Прошу прощения, что заставил ждать. Служба! — сказал Дре, схватил стул и уселся напротив меня.
— Прежде чем мы двинемся дальше, мне думается, можно прояснить кое-какие моменты. Между двумя делами имеется странное сходство.
— Вы находите? — говорю я. — Какое же сходство между самоубийством и убийством?
Он любезно улыбается, он внимателен, приветлив, будто в соседней комнате никого не убивали, будто не наступил уже второй час ночи, будто…
— Хорошо, — говорю я с досадой. — Что вы от меня хотите? Повторяю: я спал. Я ничего не знаю. Разумеется, как все, как вы, например, я знал, что Шамбону кто-то угрожает, но не придавал этому большего значения, чем вы, комиссар. Ведь вы считали, что никакой опасности нет, не так ли? И не было оснований для беспокойства.
Почему он улыбается? Чем это он так доволен? Вот сунул руку в карман… и достал бумажник.
— Давайте поговорим об этих письмах, — говорит Дре. — Весьма, знаете ли, интересные письма. Более интересные, чем вы думаете.
Он разворачивает, аккуратно разглаживает их ладонью, затем читает вполголоса с видимым наслаждением:
— «Последнее предупреждение. Сволочь, убирайся с дороги или тобой займутся… хватит махинаций, сволочь. Убирайся, иначе…» Письма в результате экспертизы, проведенной моими коллегами и мной, изрядно помялись и пообтрепались.
— Да, местами отстает клей, — отвечаю я.
— Совершенно верно. Смотрите, вот здесь, например. Он ловко отделяет кусочек бумаги и протягивает мне.
— Видите? Здесь слово «дороги».
— Вижу. И что?
— Так вот, на обратной стороне что-то напечатано, все эти кусочки вырезаны из газет. Предположим, что вырезка сделана на четвертой странице. Это место, таким образом, неизбежно соответствует какому-то элементу текста на третьей странице. Правильно?
— Совершенно верно.
— Теперь смотрите. Слово «дороги», допустим, взято с оборотной стороны, что же мы прочтем на лицевой?
— Читаю: разное. Так важно, чтобы я прочел слово «разное»?
— Нет. Это простой эксперимент. Но его можно расширить.
Он приподнимает ногтем уголок малюсенького квадрата и легонько отклеивает его.
— Извините. Я не слишком доверяю работе моего помощника. В лаборатории все изучили и с лицевой, и с обратной стороны. Затем я попросил, чтобы все осторожно приклеили на прежнее место, лишь бы только держалось. Дело в том, что я хотел попросись вас порассуждать так же, как я.
Начинаю чувствовать дурноту. Не понимаю, куда он клонит. Дре тем временем продолжает:
— Это — слово «предупреждение». Переверните его. Смелее не бойтесь. Пожимаю плечами.
— На обороте может быть все что угодно.
— И что же вы обнаружили?
— Баллотировка. Бред.
— Ну нет!… Теперь давайте тщательнейшим образом отклеим буквы, из которых составлены письма.
— Что же вы хотите обнаружить?.. Связный текст на обороте?
— Это было бы слишком, — улыбается Дре. — Но за неимением связного текста можно наткнуться на существенную мелочь.
— Послушайте, комиссар. Чего ради я буду играть с вами в какие-то игры? Может, по-вашему, это и увлекательно, только вся ваша лапша ни к чему.
Глазом не моргнул! Знает, что мое раздражение в значительной степени наигранное.
— Вы правы, — соглашается он. — Давайте проще.
Он переворачивает и раскладывает по порядку кусочки бумаги, затем сообщает результат: список… Друар.
— Друар — кандидат по проблемам экологии. 8225… бюро… А! Вот это самое важное. Выражение «займутся»… Мы точно — знаем, откуда это. «Фигаро», из того номера, который вышел на следующий день после первого тура голосования. Читаю с обратной стороны: «избрано 11 402 человека»… И так далее. Когда же эти результаты могли быть опубликованы?.. На следующий день после первого тура. Вы слушаете меня?
Я натянут как струна, чувствую, вот-вот последует жесткий удар, и, хотя не знаю еще, в чем дело, не намерен сдаваться.
— Вы помните, когда умер президент Фроман? — продолжает Дре.
— Не скажу точно, но примерно числа пятнадцатого прошлого месяца, в субботу.
— Следовательно, — вопрошает Дре глубокомысленно. — Следовательно?.. Посчитайте-ка. Как раз за три недели до выборов.
На этот раз меня словно крючком поддели за подбородок. Я парализован. В голове рассыпаются обрывки мыслей. Надо было соображать… Загнан в угол. Сам виноват! Виноват!
Виноват! Столько ухищрений, и вот тебе… Болван! Только держаться! Не подавать виду!
Понемногу мне удается овладеть собой. На моем лице написан все тот же вежливый интерес, но я как бы начинаю скучать. Дре зорко следит за мной и продолжает свой маленький эксперимент.
— Вот что из этого следует, — говорит он. — Президент умер задолго до получения писем с угрозами, когда ему предлагали убраться с дороги. Может, теперь вы понимаете, что из этого следует?.. Нет?.. Должен честно признаться, что вначале я тоже не понял. Сказал только: «Мертвым не угрожают». И только потом сообразил, что, вероятно, кто-то хотел подбросить доказательства необъяснимого самоубийства.
Он пристально наблюдает за мной, но все еще с видом чиновника, которому словно неловко высказывать собственное мнение.
— Это первая ошибка, — говорит он. Я пытаюсь иронизировать:
— Почему первая?.. Есть и другие?
— На ум сразу же приходит вторая. Вы ведь согласны, что анонимные письма — липа, не правда ли? Они понадобились для того, чтобы кого-то обмануть. Кого? Меня?.. Но для меня следствие было закрыто. И факты установлены… В таком случае, кого именно эти письма должны были ввести в заблуждение? Подумайте-ка. Кто должен был наткнуться на них?.. Ваша сестра Изабелла. На этот раз я взрываюсь:
— Соблаговолите оставить ее в покое. Дре успокаивает меня жестом.
— Не надо гневаться, — говорит он. — Я нашел конец нити. Разматываю клубок. Вот и все. Дело выеденного яйца не стоит. Ваша сестра терялась в догадках, отчего умер ее муж, и ей подбросили ответ. Он умер, потому что его заставили умереть.
— Однако…
— Подождите. Не прерывайте меня. Кто мог составить эти письма?.. О, вы знаете, ответ тут однозначен. Не кто иной, как господин де Шамбон.
— Это мог бы сделать и я, раз уж вы до такого додумались. Обвиняйте меня! — вскипел я.
— Тише! Не будем терять из виду главное. Если бы можно было принимать эти анонимки всерьез, они поразительным образом ослабили бы версию самоубийства. Вспомните фразу: «Убирайся, иначе…» «Иначе» означает: тебе крышка. В чьих же интересах было внушить вашей сестре, что ее мужа могли убить? Я поставлю, если угодно, вопрос по-другому: кому выгодно было освободить ее от угрызений совести, сомнений, быть может?.. Кто утверждал, что ему тоже угрожают? Теперь вы понимаете. Опять-таки господин де Шамбон.
— Он? Ради какой корысти?
— Господин Монтано. — Дре говорит вполне добродушно. — Не прикидывайтесь непонимающим. Он добился бы таким образом внимания, интереса, симпатии, даже привязанности со стороны персоны, которая не вечно носила бы траур. Господин де Шамбон ровно ничем не рисковал, так как автором угроз был именно он. Выигрывал же он все. Давайте начистоту. Неужели вы не догадывались, что он был влюблен в вашу сестру? Стоило ли отрицать? Однако я ограничиваюсь одним словом:
— Продолжайте.
— Продолжение следует с неумолимой логикой. Поскольку господин де Шамбон знал, что ему никто не угрожал, зачем ему понадобилось придумывать сегодняшнюю комедию?
— Какую комедию? Дре удобно усаживается в кресле напротив меня.
— Забавный вы человек, — ворчит он. — Вы что, забыли сцену? Господин де Шамбон звонил мне, пока взламывали дверь. Следовательно, в комнате их было двое. Он и тот, другой. Ему нечего было бояться. Другой был его сообщником. Обо всем они договорились заранее. Он с ликующим видом стучит о подлокотник кресла.