Это была не слишком удачная ночь для Равеля. Но для Доминика Бромеля всё складывалось гораздо хуже.
Дождь иссяк так же резко и неожиданно, как и начался. Жерар тяжело осел, растерянно посмотрел на свои дрожащие руки, потом на небо, как будто не веря, что у него всё же получилось, и наконец-то вырубился.
Почти в тот же самый момент всполохи синего пламени вокруг Августина растаяли, оставив его без защиты. Сжимая в руках лисичку, мошенник рванул, пытаясь избежать удара инквизиторов, но не успел. Вокруг щиколотки обвился кнут, заставив Ави потерять равновесие и упасть. Стараясь не раздавить Лейлу, Ави развернулся в воздухе, упав не на живот, а на плечо, тут же хрустнувшее.
Сверху его накрыла металлическая цепь, неприятно обжёгшая кожу юноши холодом, но Лейле, кажется, пришлось гораздо хуже. Лисица в объятиях Августина панически заскулила — освящённое серебро могло ей повредить. Августин сжался в клубок, прикрывая подругу:
— Тихо, тихо…
Заметив перед собой небольшой просвет, он рывком передвинулся, выталкивая Лейлу наружу.
— Беги!
Сверху на него обрушился удар, ещё один, и ещё… А потом всё потонуло в синем пламене, не обжигающем, а напротив, дающем успокоение и избавляющем от боли.
Синяя вспышка неподалёку едва не стоило Лукрецию потери концентрации.
«Если я не справлюсь, мы все погибнем. Нельзя отвлекаться». Стиснув зубы, тёмный маг вернулся к своему заклинанию. По щиколотку в грязной воде, он пытался впитать как можно больше силы, не обращая внимания на шёпот в своей голове, становившейся всё громче и громче.
ВПУСТИ МЕНЯ. ОТКРОЙ МНЕ ДВЕРИ. ВПУСТИ.
Он должен был трансформировать во что-нибудь Тьму, пока она окончательно не поглотила его. Но… на самом ли деле маг боялся этого, или желал? Чем больше вливалась в него сила, тем сложнее ему было избежать соблазна. Поддаться своей богине, стать полностью её…
«Нет, я не должен терять ясность сознания. Не здесь».
Внезапно что-то резко смяло структуру тёмного заклинания, а вокруг опустилась гнетущая тишина. Как будто все звуки вокруг просто отключили. Святые псы возились вокруг, но он не слышал их голоса. Впрочем, понять, что они сделали, было не сложно.
— Шелудивые собаки, — процедил Лукреций, — решили блокировать меня?
Паолос высокомерно улыбнулся, и развёл руками: «неужели ты действительно решил, мальчик, что мы позволим творить тебе то, что ты хочешь?»
— Думаете, сможете удержать меня?
Маг вытянул руку, и с кончиков пальцев его протянулась тень, коснулась невидимой преграды, и отдёрнулась обратно. «А барьер действительно хорош, — отстранённо подумал Лука. — Возможно, он и впрямь сможет защитить вас от Тьмы. Вот только меня, запертого внутри, вот вот может разорвать в клочья. Но ведь тебя это едва ли расстроит, Инквизитор?»
Жгутья Тьмы вокруг мага хаотично шевелились, пытаясь найти выход из ловушки. Они окутали тело мага, придавая ему демонический, пугающий вид, но ещё больше пугала мрачная решительность, появившаяся в глазах мага.
«Вы не оставили мне выбора».
Лукреций закрыл глаза и раскинул руки.
«Я весь твой».
В тот же самый момент мага окружила, скрывая его от чужих взглядов, непроницаемая сфера из сомкнувшейся Тьмы. Паолос отступил назад, нервно сжимая серебряное перо на своей груди. «Что это? Я никогда подобного не видел! Колдун пытается прорваться?» — лихорадочно размышлял глава ордена.
— Что нам делать? — встревоженно спросил один из инквизиторов.
— Укрепить защиту! К сфере не прикасаться и не атаковать!
Но отвердевший матово-чёрный кокон вокруг колдуна пошёл трещинами, и начал осыпаться без всякого вмешательства со стороны монахов. То, что было скрыто от людских глаз, стало явным.
Паолос ожидал увидеть что угодно. Демона, крылатого змея, даже сам воплощённую богиню тьмы, в которую он, конечно же, не верил. Но там был всё тот же Лукреций Горгенштейн.
А затем за спиной мальчишки распахнулись крылья. Два огромных палево-чёрных крыла, на фоне которых тёмный маг казался совсем хрупким. Не будь Паолос так испуган, он наверное подумал бы, что это красиво.
Один из инквизиторов рухнул на колени:
— Иероним Защитник!
«А ведь и правда, похож» — отстранённо подумал глава ордена. Именно так часто изображали Иеронима скульпторы и художники — чернокрылый человек со сложенными на груди руками и пронзительным взглядом, как будто бы видевшим всё, что творится в душах людей, в страхе смотрящих на него. Вот только Паолос всю жизнь думал, что крылья Защитника это не более чем символ, точно такой же, как и перо на груди иеронимцев.