— В твоих глазах так много теней, любовь моя, — говорит Ник, снова натянув пальто.
Он забирает у меня оружие, возвращая его на место в свой карман.
Мы обсуждали это раньше. Мне не нравится, что он носит пистолет в университетском городке. Когда мы смотрим новости, то кажется, что повсюду стреляют. И я боюсь, что когда-нибудь придет день, и Нику придется показать свое оружие.
Ник говорит, что эти новостные сюжеты еще больше убеждают его в необходимости защиты.
А я не могу не согласиться с этим, поэтому позволяю ему носить его. Но всё равно беспокоюсь, что однажды его найдут. И тогда я не знаю, что мы будем делать. Наша счастливая жизнь здесь стала такой хрупкой. Один неверный шаг может уничтожить её.
Боже, Ник прав. Сегодня в моих глазах тени, и я посылаю ему солнечную улыбку.
— Просто задумалась о тяжелом.
Засунув руки ему подмышки, я щекочу его, хотя знаю, что это бесполезно. Мой украинец бесчувственен к щекотке, но мне всё равно нравится пытаться.
— О своей подруге?
Он наклоняется и целует кончик моего носа. И вот уже не важно, что мы стоим на улице на холодном ветру. Чувствую, как от этого маленького жеста, внутри меня разливается тепло.
— Обо всем, — признаюсь я. — Итак, расскажи мне побольше об этой программе изобразительного искусства. Преподавателю нравятся твои просмотры?
Я так горжусь им.
Мы начинаем идти, и он проникает рукой в мой карман, прикасаясь к моим пальцам. Лучше бы носить перчатки, но тогда мы не смогли бы касаться друг друга вот так. Мы с Ником слишком навязчивы в нашей необходимости прикосновений.
— Да. Он думает, я подаю надежды, — признается Ник, и его акцент становится сильнее, когда мы остаемся одни, и нет необходимости притворяться. — Говорит, что у меня взгляд художника. И хочет, чтобы я подал заявку на программу изобразительного искусства.
Я свечусь от гордости:
— Это так замечательно, — и сжимаю его пальцы в кармане. — Я так горжусь тобой!
Он улыбается мне, усмехаясь, и достает руку, чтобы открыть дверь в «Деревенское зернышко». Я наклоняюсь под его рукой и прохожу в дверь, а внутри он присоединяется ко мне. Мы заказываем еду и ждем у стойки, прижимаясь друг к другу. Когда мы садимся, Ник продолжает разговор:
— Я не пойду на эту программу, Дейзи. Степень по изобразительному искусству бесполезна. В этом нет смысла.
У меня отвисает челюсть:
— Как ты вообще можешь такое говорить?
— Что мне делать с этим искусством, Дейзи?
Ник берет со стола кофе и пирожное. Я следую за ним к столику в углу, ведь мы всегда сидим в углу. Он ставит поднос на стол и наклоняется, чтобы прошептать мне в ухо:
— Может, мне нарисовать что-нибудь, чтобы расплатиться за еду?
— Это несправедливо, — возражаю я. — Многие люди зарабатывают на жизнь своим искусством.
— Назови хоть одного.
Поморгав, я кладу руки на кофейную чашку, и в голове пустота.
— Пикассо?
Он криво смотрит на меня:
— Ты меня переоцениваешь Дейзи. Я не Пикассо.
У меня горят щеки. Хотела бы, я знать больше художников, чтобы приободрить его. Мне нравится его искусство. Хочу, чтобы он продолжал это. Мне нравится смотреть, как он творит, как изображения оживают на бумаге. Его работы всегда мрачные, но такие точные, и мне страшно подумать, что происходит за этими прекрасными глазами.
— Не думаю, что выражать себя и создавать красоту для мира, это плохо.
— Тогда я принесу тебе нарисованный цветок, когда в квартире в следующий раз что-то сломается. Посмотрим, насколько полезен мой талант.
Я хмурюсь. Кажется, это становится похоже на ссору. Он несправедливо относится к своему творчеству, а я думаю, оно волшебное. Мне жаль, что моя душа не настолько творческая, как у него. Почему же он не видит, что его искусство особенное? Что он особенный?
— Я не буду с тобой бороться.
— Тогда давай не будем об этом говорить.
И мы перестаем, но я все еще думаю об этом, пока мы обедаем и говорим об учебе после и во время занятий. Вечером дома я продолжаю вспоминать об этом. Когда он снова уезжает на стрельбища, я нахожу в интернете и библиотеке информацию о ныне живущих художниках, которые зарабатывают на жизнь своими руками, умом и воображением. Я докажу Нику, что он не прав, и он может стать кем-то лучшим, чем наемным убийцей.
Я решительно улыбаюсь про себя, когда Ник ловит меня. Он касается пальцами моей щеки, пока я убираю тарелки со стола.
— Почему ты улыбаешься? — спрашивает он.
Ему нравится знать все мои мысли. Иногда я думаю, что Ник хочет залезть ко мне в голову и посидеть там в одиночестве. Но этими мыслями я не собираюсь делиться, иначе мы будем спорить, а спорить я не хочу. Вместо этого я представляю его пальцы на своей коже, и это самый замечательный способ отвлечь его. Я ставлю посуду и поворачиваюсь к нему, расстегивая верхнюю часть кардигана.
Он поднимает бровь, и его улыбка становится шире:
— Разве сейчас не время учебы?
— Нет, — говорю я ему, расстегивая кардиган до конца, обнажив грудь.
Татуировка зловеще светится между моими грудями, а на ней сердце с его именем на кириллице. Прикоснувшись к ней, я сразу же возбуждаюсь. Я должна стать холстом для его искусства.
— Я подумываю о новой татуировке, — говорю я, приподнимая свои груди руками и соединяя их, — что-нибудь на них. Что думаешь?
Он подкрадывается ко мне, как волк. А я дрожу от волнения под его взглядом.
— Думаю, они и так совершенны, моя Дейзи. Ты само совершенство.
Он отталкивает мои руки и берет мои груди в свои, мнет их и ласкает, дразня мои соски.
Я задыхаюсь, кладу руки ему на шею и целую его.
— Я хочу тебя, — говорю я ему. — Пожалуйста, Ник, прикоснись ко мне. Ты нужен мне.
Он захватывает мой рот губами, и я дрожу, как от жажды. Я всегда жажду любви моего Ника. Его страсть усиливает мою собственную. В отчаянии увидеть его татуировки и обнаженную кожу, я разрываю на нем рубашку. Для меня он прекрасен. Так прекрасен, что чувствую ком в горле.
— Кровать? — спрашивает он между поцелуями.
Мы можем отправиться на кровать и заняться сладкой вялой любовью, но сегодня мне хочется немного дикости. Схватив Ника за рукава, я тяну его на диван. Когда он падает, я залажу на него и ухмыляюсь, как ловко у меня всё получилось.
— Так не терпится, что не до кровати, милая моя? — спрашивает Ник на выдохе, возвращая свои руки к моей груди.
Я киваю и прижимаюсь к его рту:
— Ты нужен мне внутри, Ник.
Его дыхание хрипло вырывается сквозь зубы, и он тянется рукой к низу. Думаю, он собирается просунуть руку под мою шерстяную юбку, но вместо этого он расстегивает штаны. На мне надета юбка, а под ней колготки, но я хочу оголиться для него. Прямо сейчас.
Ник достает свой член быстрее, чем я избавляюсь от колготок, что заставляет меня хныкать. Ник решает мою проблему, разодрав мои колготки прямо по центральному шву, а затем кладет руку на мои мокрые трусики. Моя юбка собирается вокруг талии. Я начинаю кататься по его пальцам в ожидании большего. Больше Ника, больше его прикосновений, больше его кожи и запаха. Я абсолютно зависима от этого человека.
Он бормочет что-то милое на русском языке, и губами играет с моими, пока скользит пальцами по моим сладким складочкам. Когда я больше не могу терпеть, он оттягивает мои трусики, приподнимает бедра и насаживает меня на головку своего члена.
Его взгляд встречается с моим, передавая невысказанный вопрос. Неужели мы снова не предохраняемся?
Я киваю, что контролирую нежелательную беременность. Мне хочется, чтобы он оказался глубоко внутри меня, и нас ничего бы ничего не разделяло.
Он хватает меня за бедра и опускает на колени, насаживая на свой член. Из меня вырывается глубокий выдох, а затем я наклоняюсь вперед и целую его, играя с его языком и ритмично двигаясь на нём.