— Опять, Ник?
— Это все твоя выпечка, — говорю я, а девушка смеется, затем я встаю и притягиваю ее к себе. — Я полностью твой, Дейзи. Этот мир должен быть счастлив, что у тебя доброе сердце. Потому что, если бы ты попросила, я бы спалил этот мир.
***
— Мистер Андерс, я присяду?
Мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, что это мой профессор по объемной живописи. Я видел, как он шел ко мне пару минут назад. Он остановился у мусорной корзины и выкинул что-то из кармана своего черного шерстяного пальто. Оно огромное, и подходит, чтобы спрятать в нем длинную руку. Я предпочитаю более короткие пальто, позволяющие больше двигаться. Длинные рукава не подходят для близкого боя. Я предпочитаю...
Я заставляю себя встряхнуться. Я оставил мир убийств позади. Теперь мои единственные занятия на бумаге. В них не нужны длинные рукава и пистолеты. Хотя конечно в сапоге у меня спрятан нож. Чувствую себя голым без оружия, хоть больше и не убиваю людей.
— Пожалуйста, — я жестом указываю на пространство на скамейке рядом со мной. — Она больше ваша, чем моя.
— Учитывая, сколько студенты платят за образование, думаю, вы можете претендовать на владение хотя бы одной скамейки, — он улыбается и садится рядом со мной.
Я не должен заботиться о расходах. У меня много денег. Заработал я их так, что это потрясло бы человека, сидящего рядом со мной, да и любого человека в нашем кампусе. Но это обеспечивает мою Дейзи.
Однако мне нужно соответствовать, так что я буду жаловаться:
— Да, образование сейчас дорогое.
— Тебе стоит быть более убедительным, сынок. Звучит не правдоподобно. Трастовый фонд? — он внимательно оглядывает меня. — Или цифровой миллиардер? Ты занимаешься слишком усердно, да и староват для трастового фонда.
Мое удивление должно быть слишком заметно, когда он смеется и показывает на свои глаза:
— Я художник. Мы должны быть наблюдательными. Это то, что мне нравится в нашей профессии. Мы замечаем мелкие детали. Крошечные трещины в кувшине, позолота, отслаивающаяся от зеркала.
— Мелкие детали часто оказываются самыми важными, — признаю я.
В моей бывшей карьере малейшее изменение ветра может стать причиной неудачи, а не успешного выстрела. Я и сейчас не отрываю взгляд от своей цели.
Внутри в здании Дейзи разговаривает с другой девушкой. Девушка спрашивает её о чем-то. Дейзи выглядит разочарованной, но затем улыбается. Она берет сумку, достает свои тетради и передает их девушке. Затем девушка начинает списывать. Потребительница. Эта девушка использует мою Дейзи.
— Планируешь ли ты изучать курс изобразительного искусства? — шепчет профессор рядом со мной.
Я стараюсь уделить ему внимание, как любой нормальный студент.
— Я говорил с твоим куратором, и он сказал, что ты еще не определился. Думаю, у тебя есть хорошие перспективы.
У тебя хорошие перспективы, Николай. Ты метко стреляешь. Не думай о цели. Думай об оружии. Думай о себе, как об оружии. Ты и металл – одно существо.
Что мы с Дейзи делаем здесь? Мы не являемся частью этой массы людей. Дейзи слишком милая, а я слишком злой и жестокий.
— Я еще не решил, что буду делать, — и я встаю. — Мне нравится искусство ради искусства. Я не думаю о том, чем искусство станет для меня.
— Понимаю, — профессор почтительно дышит.
Он хватает меня за руку, и я хватаю его своей рукой прежде, чем могу её остановить. Его глаза расширяются, а руки поднимаются в оборонительном жесте:
— Прости, — говорит он, — я не хотел тебя напугать.
Я заставляю себя расслабиться:
— Нет. Это я должен извиниться, — и я опускаю голову. — Я никак не могу привыкнуть к дружественным американским жестам.
Он нервно усмехается:
— Я и правда задавался вопросом от твоем акценте. Русский?
Я прикусываю свой язык, чтобы не поправлять его:
— Да, русский из Нью-Йорка.
Это было моим прикрытием. Мы с Дейзи познакомились в Нью-Йорке, когда она была в отпуске. Я влюбился и поехал за ней. У меня была богатая семья, и я унаследовал все деньги, когда мои родители трагически погибли в автокатастрофе на шоссе в России. Любой, кто смотрел видео, где русские водят, не станет сомневаться в правдивости этой истории.
Мои татуировки объяснить сложнее, но я не хочу их сводить. Я могу презирать то, что они олицетворяют, но они – мое прошлое. Я не могу его стереть. Поэтому и не поправляю профессора, полагающего, что я из России, а не Украины. Для большинства американцев это одно и тоже, да и для некоторых украинцев.
Я воспитывался в России принцем мафии как воин, обученный для сильного российского преступного синдиката. Тогда, возможно, я русский. А возможно, я украинец. Возможно, я был никем до того, как встретил Дейзи, благодаря ей, у меня появилась возможность перестроить себя.