Казалось, что предстоящий тяжкий ритуал знакомства с полной гостиной незнакомых людей был издателю просто не под силу. Он сжал руку Эллери с силой утопающего, ухватившегося за ниспосланный свыше плавающий обломок. Эллери и виделся-то с ним всего раз, когда Фирмен принял к публикации «Загадку цилиндра».
— Так приятно вновь встретить вас, Куин, — лепетал Фримен, — очень, очень приятно…
При первой же возможности он забился в кресло и там затаился.
Роланд Пейн при всем желании не мог бы где-нибудь затаиться. Он был высок, краснолиц, с красивой копной седых волос и с неизменной, слегка рассеянной улыбкой, свойственной политическим мужам. Ему было немного за пятьдесят, а его густой приятный баритон сделал бы честь любому актеру старой школы. Эллери слышал о нем от инспектора Куина, имевшего обыкновение похваляться, что он знает всех адвокатов Нью-Йорка. Пейн был адвокатом весьма осмотрительным и расчетливым и, наподобие государственных ценных бумаг с золотым обрезом, приваживал только наиболее консервативную клиентуру. Несмотря на блистательную внешность и бархатный голос, он редко выступал в суде. В основном его практика сводилась к завещаниям и имущественным вопросам.
— Теперь, когда прибыли господа Пейн и Фримен, — заговорил Джон, — я готов посвятить присутствующих в два из четырех событий глобального масштаба, о которых упомянул ранее. Мистер Пейн, как семейный адвокат Крейга, скажите, как изменится мой статус, начиная с шестого января?
— В этот день, знаменующий вашу двадцать пятую годовщину, — с улыбкой произнес седовласый поверенный, — согласно условиям последнего завещания вашего отца, Джона Себастиана-старшего, вы вступаете во владение основным капиталом, сохранявшимся для вас с тысяча девятьсот пятого года. Убежден, что Джон не станет возражать, если я замечу, что он сделается весьма обеспеченным молодым человеком.
— И, разумеется, неотразимым! — воскликнула Эллен Крейг, сжимая руку Джона. — Представляете, Джон — и миллионер!
— Омерзительно, да? — Джон ухмыльнулся. — А теперь, мистер Фримен, в вашем профессиональном качестве, скажите, что важного для меня произойдет шестого января?
Издатель покраснел, когда на него устремились все взоры.
— Событие, более, по-моему, важное, чем просто получение наследства. Шестого января «Дом Фримена» выпустит в свет первую книгу стихов многообещающего молодого поэта «Пища любви». Автор — Джон Себастиан.
Все заголосили. Расти воскликнула:
— Как замечательно, Джон! А ты мне и словом не обмолвился. Мистер Крейг, а вы знали?
Крейг зашевелил бородой.
— Уж не думаете ли вы, Расти, что кто-то мог лишить меня удовольствия делать первую книгу Джона. Но мы с Дэном — пара старых траппистов-молчальников, — Крейг от всего сердца тряханул издателя за хрупкое плечо, — мы знаем, как держать язык за зубами.
— Джон, я так рада за тебя, — промурлыкала Валентина. — Поздравляю. — Она наклонила его голову и поцеловала.
Расти Браун улыбнулась.
— И мне тоже! — весело сказала Эллен, каким-то образом умудрилась пролезть между Джоном и Валентиной и, поцеловав его, остаться там.
У Джона уши покраснели.
— Я хотел, чтобы это был сюрприз. Правда, здорово? Мне до сих пор кажется, что все это сон.
— И разойдется ровно четыреста пятьдесят девять экземпляров, — заявил Мариус, размахивая стаканом как дирижерской палочкой, — и будет восторженная рецензия в «Журнале ветеринарной медицины».
Но его скрипучий голос затерялся в гвалте; к тому времени, когда прибыл последний гость, Мариус спал в кресле.
Человек, чей скромный саквояж Фелтон внес из «пилесса», был весьма бодрый худощавый старик, с едва тронутыми сединой черными волосами, детскими голубыми глазами, большим носом янки и с воротником священника. Крейг представил его как достопочтенного Эндрю Гардинера, недавно оставившего место приходского священника епископальной церкви в Нью-Йорке. Он был, главным образом, другом семьи Браун: Оливетт Браун много лет была его прихожанкой, а Расти он крестил и причащал.
Как только Валентина Уоррен увидела старого священника, она притихла. Устроившись на ручке кресла, в котором спал Мариус Карло, она принялась легонько ерошить его черные волосы. Взгляд ее фиалковых глаз часто останавливался на лице Расти. На Джона она не смотрела вовсе.
Эллери наблюдал за ней. Он негромко спросил Эллен Крейг: