— Ничего. Но мне страшно.
— Не знаете, кто-нибудь настроен против Джона?
— Настроен против Джона? — Эллен искренне удивилась. — Не могу себе такого представить. Джон такой очаровательный, талантливый, веселый. Уверена, что оп в жизни и мухи не обидел.
Эллери кивнул, хотя и не вполне разделял оценку, данную Эллен питомцу ее дяди. На сборищах в Гринвич-Виллидж Эллери наблюдал Джона и в такие моменты, когда шарм Джона явно улетучивался, а за поэтическим фасадом ощущалось нечто весьма жесткое, склонное к упрямому своенравию — чего Эллен не замечала или не желала замечать. «Джон вполне мог бы обидеть муху, — подумал Эллери, — и тогда от бедной мухи и мокрого места не осталось бы».
— А Мариус?
Эллен опешила.
— Мариус — лучший друг Джона.
— Он очень своеобразно это проявляет. Мариус влюблен в Расти?
Эллен отвела взгляд и стала смотреть на огонь в камине.
— Почему вы об этом Мариуса не спросите?
— Может быть, и спрошу.
— Пока вы на это решаетесь, мистер Куин, позвольте простой студентке отделения искусствоведения обратить ваше внимание на что-то такое, что вы, по всей вероятности, проглядели.
Теперь опешил Эллери.
— Проглядел?
— Слова на карточке отпечатаны на машинке. Это значит, что должна быть пишущая машинка. Вы ведь сами говорили, что, кто бы за всем этим ни стоял, действует он из какого-то укрытия в доме. Возможно, он и карточку в доме отпечатал. Если бы вы нашли машинку…
Эллери воскликнул:
— Я настолько погряз в праздномыслии, что это мне просто не пришло в голову! Сколько машинок в доме?
— Две. Одна в библиотеке дяди Артура, другая — в прежней комнате Джона.
— Давайте пошпионим.
Они встали и направились в библиотеку Артура Крейга. Игроки за ломберным столом не подняли голов. Достопочтенный мистер Гардинер и миссис Браун как завороженные слушали пулеметную скороговорку «охотника за сенсациями», одноглазого Флойда Гиббонса, с треском вылетавшую из большого орехового «стромберг-карлсона», который стоял на шести ножках и по форме являл собой половинку правильного восьмигранника.
Эллери посмотрел на часы.
— Десять сорок. Гиббонс основательно отвлечет мистера Гардинера и миссис Браун, а эта четверка за ломберным столом ничего не заметит, даже в том случае, если предсказания Воливы о конце света начнут сбываться прямо у них под ногами. Только после вас, Эллен.
Они прошмыгнули в библиотеку, и Эллери тихо прикрыл дверь. Он заблаговременно прикарманил записку из таинственной коробки, подаренной Джону, и теперь попросил Эллен напечатать копию записки на старенькой машинке, принадлежащей Артуру Крейгу. Она легко и быстро напечатала. Эллери сравнил ее копию с оригиналом на свету настольной лампы и покачал головой.
— Нет. У этой машинки многие литеры выщерблены или не попадают в строку. На карточке этого нет. Текст печатали на машинке другой марки и поновей. Проверим машинку Джона.
Они неспешно продефилировали в холл, а оттуда быстро забежали наверх.
— О Боже! — сказала Эллен у двери Джона. — Что, неужели вся работа сыщика так глупа?
— Угрызения совести отменяются, мисс Крейг. Помните, что это была ваша идея.
Они вошли и через три минуты вышли.
Карточка не была напечатана на машинке Джона.
— Эллен, вы уверены, что в доме больше нет машинок?
— Других я не знаю.
— Лучше в этом точно удостовериться. Или так: этим займусь я, а вы спускайтесь и отвлеките игроков какими-нибудь непрошеными советами.
Эллен тряхнула своими светлыми волосами.
— Не старайтесь запугать меня — я и так достаточно напугана. В любом случае, мы ведь оба в этом замешаны?
Итак, она знала, что он собирается еще раз поискать пропавшего Санту. Ухмыльнувшись, Эллери пожал ей руку и пошел впереди.
Они не нашли ни третьей машинки, ни неуловимого незваного гостя.
Перед отходом ко сну Эллери извлек из чемодана один из рождественских подарков отца — единственный отцовский подарок, который он взял с собой в Элдервуд. Это был дневник на 1930 год, который начинался с нескольких страниц без даты для последней недели декабря 1929 года. Ведением дневников Эллери грешил с малолетства. Ему пришло в голову, что сейчас эта привычка могла бы оказаться полезной — следить за ходом того, что обещало обернуться целым букетом неожиданных событий.
Эллери начал на первой чистой странице, проставив дату: «25 декабря 1929 года, среда», и полчаса что-то писал мелким почерком.