Итак, мистер Гардинер уселся за стол, открыл пенал, который принес с собой, отвинтил колпачок авторучки — сколько проповедей вышло из-под ее притупившегося пера! — коротко помолился о вдохновении и начал писать.
Он затруднился бы сказать, сколько времени он писал. Он смутно ощущал, что через гостиную проходили люди — слышались голоса, смех, шаги — но лишь некоторое время спустя он осознал, что звуки эти давно уже стихли. «Должно быть, все вышли из дому или разошлись по своим комнатам», — подумал он и начал читать написанное, беззвучно шевеля губами.
И в этот момент он услышал в гостиной два голоса; мистер Гардинер и вовсе бы не расслышал их, если бы вокруг не стояла такая глубокая тишина. Один голос принадлежал невысокому человеку с большой, наполовину лысой головой и прекрасными печальными карими глазами — мистеру Фримену, издателю; другой — Джону. Судя по всему, это была деловая беседа, и поскольку велась она вполголоса, мистер Гардинер заключил, что она была конфиденциальной. Немного сконфузившись, он подумал, не стоит ли ему подойти к дверям и обнаружить свое присутствие. «Но это могло бы смутить беседующих, — после некоторого раздумья решил он, — особенно робкого мистера Фримена». Мистер Гардинер решил оставаться на месте, не пытаясь ни сдерживать свои естественные движения, ни привлекать к себе излишнего внимания. Вполне вероятно, что один из собеседников, передвигаясь, увидит его через открытую дверь.
А затем, внезапно, мистер Гардинер стал всем сердцем надеяться, что этого не произойдет. Ибо то, что он посчитал деловой беседой, стало приобретать зловещий характер.
Джон вел себя отвратительно, просто мерзко. Он начал с того, что вспомнил, что издательство мистера Фримена, «Дом Фримена», было основано его, Джона Себастиана, отцом и Артуром Крейгом и что, хотя Артур Крейг добровольно продал компанию «Себастиан и Крейг» после безвременной кончины Джона-старшего, он, Джон-сын, давно уже считает эту продажу оскорблением памяти отца и многие годы ищет способ «исправить несправедливость». Наконец, он понял, как это можно сделать. 6 января 1930 года он, Джон, вступает во владение отцовским наследством. Он будет владеть миллионами. Он просто откупит издательство назад.
Сказано все это было с улыбочками, издевательским тоном, который мистер Гардинер счел весьма омерзительным.
Мистер Фримен говорил как-то неуверенно, словно надеялся, но не был вполне уверен, что молодой человек просто его разыгрывает. Но издатель также воспринял этот тон как, по меньшей мере, неприятный.
Наступила пауза, как будто мистер Фримен раздумывал, а Джон выжидал; потом мистер Гардинер услышал, как старший собеседник с нервным смешком сказал:
— А я-то уже на мгновение подумал, что вы это всерьез, Джон.
— И были абсолютно правы.
Возникла еще одна пауза, за время которой Гардинер попытался забыть и сами слова, и тон, которым они были произнесены. Но не смог.
Голос Фримена произнес:
— Я… даже не знаю, что сказать, Джон. Если это серьезное предложение для «Дома Фримена», то я тронут, действительно тронут, особенно теми чувствами, которыми ваше предложение вызвано. Только «Дом Фримена» не продается.
— Вы в этом абсолютно уверены?
— Конечно, уверен, — сказал уязвленный издатель. — К чему такие вопросы?
— Мистер Фримен, я хочу иметь издательство, и вы мне продадите его — или ваш контрольный пакет, что одно и то же. Грабить вас я не собираюсь. Я в состоянии заплатить столько, сколько это предприятие стоит, — и заплачу. Но вы должны понять, что у вас нет выбора. Выбирать буду я.
Мистер Гардинер чуть не вскочил на ноги.
Бедняга издатель беспомощно проговорил:
— Джон, либо вы меня разыгрываете, либо вы очень больны. Но если вы настроены доиграть эту сцену до конца, я буду столь же серьезен, как и вы, по вашим же словам. Я никакого отношения к первоначальной продаже не имею. Она явилась исключительно следствием трагической смерти вашего отца и, насколько я понимаю, ощущения Крейга, что в одиночку он не в состоянии был бы продолжить дело. С того времени фирма сменила нескольких владельцев. Я всего лишь ее владелец на данный момент. Когда я приобрел фирму, она была на грани банкротства. Я вложил в нее массу труда, Джон. Я сделал из нее, возможно, лучшее из небольших издательств Нью-Йорка. Теперь вы утверждаете, что хотите ее отобрать. Я мог бы спросить: «Почему? По какому праву?» — но не стану этого делать. Я только спрошу и жду от вас прямого ответа, без всяких околичностей — почему это выбирать будете вы? Каким именно образом вы намерены заставить меня продать дело?