«Не судите», — невесело подумал мистер Гардинер, но потом вспомнил, что Сатана обладает даром извращать Святое Писание, и воспрял.
— Я не вчера родилась, — говорила тем временем миссис Браун, — да и вы, такая невинная добрая душа, тоже. Ничто в мужчине удивить меня не может. Но Джон молод, красив, очарователен и талантлив, и будет очень богат, и о чем бы вы ни говорили, мистер Гардинер, я предпочла бы этого не слышать. Если произойдет что-то такое, из-за чего этот брак расстроится, я, наверное, просто умру.
— Не убоявшись возмездия, Оливетт? — спросил мистер Гардинер и, откланявшись, пошел разыскивать Артура Крейга, который и изначально был единственной его реальной надеждой.
— Вы уверены, вы уверены, мистер Гардинер, что не ошиблись? — все повторял Артур Крейг.
— Я не ошибся, мистер Крейг.
— Но это так не похоже на Джона. То есть он много говорил об отце, об издательстве, но чтобы получить его назад?.. Я не слышал, чтобы он выражал…
— Я лишь говорю вам то, что случайно услышал.
— Шантажировать Дэна Фримена! — Крейг потянул себя за бороду. — Нет, не могу я в это поверить, мистер Гардинер.
Мистер Гардинер встал.
— Я понимаю. Да-да. И мне искренне жаль. Но я счел своим долгом…
— Нет-нет, садитесь, пожалуйста. — Крейг ухватил священника за руку своими большими пальцами. — Мальчик, которого ты взрастил… думал, что знаешь его вдоль и поперек… за чью порядочность мог бы поручиться… Как к нему с этим подойти, мистер Гардинер? Что сказать?
— «Уста глаголют от избытка чувств», — тихо изрек мистер Гардинер. — Говорите то, что чувствуете. Юноша любит и уважает вас. Он будет слушать. Он обязан.
— Будет ли? Вообще, знаю ли я его? За последние дни иногда… — Крейг внезапно встал и заговорил, глядя в огонь камина. — Я стремлюсь сохранять своего рода равновесие в разгар… я не знаю чего. Чего-то непонятного. — Он пошатнулся, и сердце мистера Гардинера сжалось от сострадания. — Что происходит в моем доме? — вскричал бородач. — Что мне делать? Как с этим справиться?
Мистер Гардинер тронул хозяина за напряженное плечо.
— В последний день своей земной жизни, мистер Крейг, Христос «пошел на гору Елеонскую», как нам поведал Марк, «в селение, называемое Гефсимания», и там претерпел агонию смертного страха и печали. «Гефсимания» — арамейское слово, означающее «масличный пресс», и там, когда сердце Иисусово было давимо и терзаемо, подобно маслинам, давшим этому месту название, Он все же нашел в себе силы сказать: «Не чего Я хочу, а чего Ты».
Старый священник улыбнулся.
— Я знал, что прозвучит это все несколько старомодно, мистер Крейг, но имейте веру, и вам откроется путь.
Но, оставляя Артура Крейга, мистер Гардинер улыбаться перестал. Он подумал, что полвека проповедовал веру и с прискорбно малым результатом. Истинная вера творит чудеса, он знал это, но истинная вера — это так редко, так редко. А тут перед ним стояла задача, в которой время могло сыграть определяющую роль.
Мистер Гардинер вздохнул. Что поделать, иногда необходимо воздать кесарю кесарево. Он нашел Эллери и рассказал ему об ультиматуме, поставленном Джоном Фримену.
Эллери слушал внимательнейшим образом.
— Спасибо, мистер Гардинер. Я рад, что с этим вы пришли ко мне. Все начинает сходиться. Сходится, во всяком случае, один момент…
— Сходится с чем, мистер Куин? — Священника удивило радостное, даже почти хищное выражение лица молодого человека.
— Пока что не могу сказать определенно. Лучше воздержусь.
Мистер Гардинер ретировался в свою комнату в полном изумлении.
Миссис Янссен рано подала ужин.
— По понедельникам мистер Крейг больше всего любит слушать радио, — поведала она. — «Рокси» и все такое. По чести говоря, я и сама не прочь послушать. — У нее в комнате был старый детекторный приемник, который она то и дело разбирала и собирала заново.
Итак, в половине восьмого все уютно устроились в гостиной и покорно слушали «Рокси и его оркестр» по «Джей-Зед». В половине девятого Крейг переключился на И-эй-эф послушать цыганский ансамбль.
— Надеюсь, вы не против, Мариус. Я понимаю, что это традиционная музыка, но мне она нравится.
— А чем плоха традиционность, дядя Артур? — воинственно спросила Эллен. — Они играют классические произведения, известные всем, п играют их прекрасно. Не понимаю, зачем надо извиняться, если любишь то, что любит масса других. Не потому ли, что горстка высокомерных зазнаек начинает усмехаться? — И ее презрительный взгляд стрелой пролетел к Эллери.