Но эти коробки с их невероятным содержимым! Это была загадка для дураков… или безумцев… или таких, как он, рожденных с глистом любопытства, заставляющим постоянно жаждать разгадок. Именно эта жажда и привела его к оркестровой яме Римского театра в запутанном деле Монте Филда. Или же то была счастливая случайность… «Римская» свеча, — подумал он с иронией, — на мгновение рассыпавшаяся яркими огнями и угасшая навсегда?»
Он отказывался в это верить.
«Здесь есть ответ, — подумал он, — что-то объединяет эти предметы. И несомненно, что-то совсем простое. Остается только что-то найти».
Он сел и обхватил голову руками.
Пока что восемь коробочек за восемь вечеров. Остается, стало быть, четыре, если в этом вообще есть какая-то логика. Восемь коробочек, содержащих тринадцать предметов. Четырнадцать, если считать ладонь, на которой «место отмечено крестом» — ладонь отдельно от руки, частью которой она в действительности является. Но тот, кто писал на машинке, выделил слово «ладонь», напечатав его вразрядку… Тогда, допустим, четырнадцать. Восемь — четырнадцать. Есть ли тут математическая связь? Если и есть, то она непонятнее египетских иероглифов до того, как Шампольон расшифровал их. Иероглифы!
Эллери встрепенулся. Но затем снова откинулся и закрыл глаза.
Предположим, что число — 14… Вол. Дом. Верблюд. Дверь. Окно. Гвоздь. Рука. Ладонь. Вода. Рыба. Глаз — закрытый глаз. Рот — закрытый рот. «Ничего не вижу, ничего не скажу»? Тогда не хватает уха. Или ухо еще будет?
Три — это животные, если рыбу считать вместе с волом и верблюдом. Пять имеют отношение к дому. Четыре — это части тела, конкретнее человеческого тела. Остаются хлыст и вода, которые ни с чем не сочетаются. Животные, дом, части тела, вода и хлыст.
Он пробовал различные сочетания. Вол и хлыст соотносятся друг с другом. Но что дальше? Ничего. Верблюд… «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие». Это может относиться к Джону, который скоро будет достаточно богат. Предупреждение? «Пойди, продай имение твое и раздай нищим…» Тогда почему бы так прямо и не сказать? Дом, окно? «Те, кто живет в домах из стекла…» Это было интересно, тут открывались кое-какие возможности. Тайна в прошлом Джона? «Не тронь меня — не трону тебя»?.. Гвоздь? «Потому что в кузнице не было гвоздя…»
Через некоторое время Эллери сдался. Это была задачка для Эйнштейна — Альберта или Иззи — оба имели дело с опасным материалом.
Он посмотрел на кровать — она его не манила.
«Почитаю немного, — подумал он, — возьму в библиотеке книжечку и почитаю вместо снотворного».
Он так и не раздевался, поэтому сразу поднялся, вышел в темный коридор и потихоньку спустился вниз. В гостиной было темно, только в камине тлели угольки. Он включил фонарик — и тут нее выключил. В библиотеке горел свет. Фелтон забыл выключить? Или?..
Эллери напрягся всей кожей. Он неслышно пересек гостиную.
В библиотеке кто-то был: неподвижная фигура в кожаном кресле. Из-под халата высовывались обмякшие ноги, а пугающе вялая рука свисала с ручки кресла.
Эллери пригляделся.
Это был Джон.
Джон сидел под торшером, как если бы… «Знак, что быть тебе убитым».
Эллери одним прыжком влетел в библиотеку и замер. От облегчения он чуть не вскрикнул. На коленях у Джона лежала книга; он дышал медленно и ровно. Вероятнее всего, не находя покоя, он решил испробовать то же средство, что и Эллери. Спустился взять что-нибудь почитать, да так и заснул за книгой.
Желая растрясти Джона, Эллери наклонился. Затем, удерживаемый какой-то робостью, которой он даже не пытался найти объяснение, Эллери выпрямился, не дотронувшись до спящего, и на цыпочках пошел к ближайшей полке. На ней было несколько новых, недавно вышедших книг; одна из них называлась «О, как богоподобен», автором ее был некий Рекс Стаут, и вышла она в издательстве «Авангард». Это был первый роман этого автора, и Эллери вспомнил, что в рецензии в «Нью-Йорк геральд трибюн» говорилось нечто вроде того, что книга «прокладывает прямые и глубокие борозды в том черноземе, где застолбили свои участки Габриеле Д’Аннуцио и Д. Г. Лоуренс». Эллери решил запяться этой новейшей звездой литературного небосклона. Он снял книгу Стаута с полки и тихо вышел.
После света в библиотеке темнота гостиной была особенно глубока, и ему потребовалось некоторое время, чтобы ощупью пробраться в холл. Здесь ему помог свет с площадки второго этажа, и он легко взбежал по ступенькам с книгой под мышкой. Дойдя до площадки, он свернул в коридор — и замер.