Отсюда отчаяние молодого мистера Куина. В отчаянии его посетило множество глупейших мыслей, о которых двадцать пять лет спустя ему суждено было вспоминать с краской стыда.
В полдень он выкарабкался из постели, горестно мечтая о том, чтобы ничего не знать о преступлении, Джоне Себастиане и, если уж на то пошло, Рождестве.
Спустившись, он застал лейтенанта Луриа на шканцах, подавляющего мятеж на корабле. Мистер Пейн, адвокат, с волнением в медоточивом голосе говорил, что уже второе января, а у него много важных неотложных дел, и он желал бы как можно скорее вернуться в город. Луриа отвечал, что, к его величайшему сожалению, это невозможно. Доктор Дарк с жаром доказывал, что он должен немедленно вернуться к своей врачебной практике, что он обещал отпустить заменяющих его коллег и что лейтенант Луриа должен внять голосу рассудка. Лейтенант Луриа сказал, что выполняет свою работу так, как считает нужным, и что не следует усложнять все дело — ни для него, ни для самих себя. Мистер Фримен, книгоиздатель, Мариус Карло, беглец из оркестра профессора Дамроша, мисс Валентина Уоррен из театра, мисс Эллен Крейг из Уэлсли — все выдвигали свои аргументы с разной степенью взволнованности и эмоциональности; и все получали жесткий отказ от лейтенанта Луриа. Он заявил, что труп еще не опознан, и что теперь зона поиска расширена до пределов всех континентальных Соединенных Штатов, и что ему очень не хотелось бы оформлять общий ордер на задержание их всех в качестве первостепенных свидетелей убийства, но что он вынужден будет поступить именно так, леди и джентльмены, если его к этому принудят. В ответ на это из уст мистера Пейна высыпалась целая тирада юридических терминов, которые изрядно подействовали лейтенанту на нервы. И все совещание развалилось на обрывки возбужденных разговоров, и, наконец, когда осел весь мусор, оказалось, что лейтенант Луриа ушел, а все прочие участники так и остались, где были.
Обед прошел в обстановке всеобщей окаменелости. Были начисто отброшены все претензии на светскость. Расти и Джон опять, по всей видимости, были в размолвке, и из тех неприязненных взглядов, которые Расти бросала на Валентину, из ярости, пылавшей во взоре Джона, направленном на Мариуса, Эллери заключил, что деликатные проблемы «четырехугольника» еще весьма далеки от разрешения. После обеда Дэн З. Фримен удалился в уголок, как белка с орехом, и откровенно погрузился в чтение рукописи, присланной ему из города с нарочным. Оливетт Браун, бормоча что-то как ведьма, склонилась над астрологической картой. Роланд Пейн, подобно тигру в клетке, расхаживал взад-вперед. Доктор Дарк и Артур Крейг, усевшиеся за безик на две руки, остервенело шлепали картами. Достопочтенный мистер Гардинер, обойдя весь этаж с безутешным видом, промямлил что-то о головной боли и малодушно ретировался в свою комнату. Эллен предложила Эллери прогуляться с ней под дождем, получила в ответ бессмысленный взгляд и удалилась, обиженная до глубины души.
Под конец Эллери последовал примеру священнослужителя, отправился наверх, запер дверь и погрузился в глубокое кресло. Но не затем, чтобы подремать. Вместо этого он обхватил виски и думал, думал, думал.
Эллери вздрогнул и очнулся. В комнате был полумрак. Он чувствовал себя замерзшим, все члены его онемели. Он додумался до того, что впал в нечто вроде комы. Ему показалось, что он должен быть благодарен голосам… Голосам! Он резко встряхнулся. Именно голоса вернули его в ужасный мир действительности. Они явно исходили из соседней комнаты.
«В том-то и беда этих старых домов, — подумал Эллери, — у них стены временем подточены. Стоит только чихнуть — или что похуже — и во всем доме об этом уже известно».
Мужские голоса. У кого соседняя спальня?
У Пейна.
Пейн!
Эллери вскочил на ноги, дотянулся до стула, бесшумно поставил его рядом с дверью, соединяющей обе комнаты, встал на стул, помолился про себя, чтобы петли не скрипели, и быстрыми пальцами опустил фрамугу. Скрип был душераздирающий. Но говорящие явно его не слышали, так как были слишком поглощены беседой.
Голос Пейна.
И Джона Себастиана.
Эллери подслушивал без зазрения совести.
— Ты, мерзкий щенок! — говорил Роланд Пейн. — Совести у тебя не больше, чем у прихлебателя партийного босса. Пытаться меня шантажировать!
— Как вы меня ни обзывайте, Пейн, ничего вам это не даст, — произнес голос Джона. — Суть в том, что я, извините за выражение, поймал вас со спущенными штанами. Адрес мне известен, имя малышки — тоже. Она ведь всего-навсего проститутка, а вы — один из любимых ее клиентов.