Конечно, в Норфолке были потаскухи. Бог свидетель, в Норфолке был миллион потаскух. Но в тот день, когда он заплатит одной из них, он себе руку откусит. Были, конечно, на базе и женщины-военнослужащие, но они всегда окружены рядовыми и сержантами. Нужно было отшить человек десять, прежде чем к ней подберешься.
Медсестры — самый хороший вариант. Конечно, медсестры были офицерами и, являясь таковыми, предназначались строго офицерам. Это было дурацкое правило: никаких неуставных отношений с вышестоящими по званию. Господи, это правило противно человеческой природе. Что должен делать мужчина? Что он может поделать, если у него нормальные человеческие аппетиты? Конечно, он ничего не может сделать. А попробуй сказать об этом начальству, просто попробуй объяснить им это.
Ну, в этом смысле он был очень ловким. Он был уверен в своей привлекательности и знал, что главное познакомиться с девушкой, — остальное шло как по маслу. Иногда ему казалось, что то, что он рядовой, ему даже на руку. Было что-то волнующее в том, чтобы делать запрещенное. Украденное яблоко слаще. Сестры могли иметь каких угодно офицеров. Но он подозревал, что это было скучно. А так — существовала какая-то опасность, девушкам нравится элемент опасности…
— Привет, — сказал голос от двери.
Он снова увидел санитара.
— Привет, — ответил он.
— Принес тебе температурный лист, — сообщил санитар. — Как самочувствие?
— Хреново.
— А ты не выглядишь хреново.
— Да? А какое тебе дело до моего самочувствия?
— Никакого. Я просто не доверяю людям, особенно с катаральной лихорадкой.
— Ты что, врач?
— Нет.
— Тогда нечего ставить диагнозы. Кроме того, я тоже недоверчивый, помнишь?
— Конечно, помню. — Санитар подошел и повесил на спинку кровати свежий лист.
— Ты ведь здесь был раньше?
— Да, — ответил он медленно.
— Мне кажется, я тебя узнал.
— Ну и что?
— Ну и ничего. Я смотрю, ты болезненный.
— Точно. Я болезненный.
— М-м-м, — промычал санитар, кивая.
— Когда врач делает обход?
— Можешь расслабиться. Он уже сделал все обходы сегодня. Он не придет до завтрашнего утра. Если только, конечно, ты умирать не начнешь. Ты не умираешь?
— Нет, — ответил он.
— Я так и думал. Я тут, правда, слышал недавно, как ты подавился, и подумал, что ты уже готов сыграть в ящик. Если хочешь, чтобы я привел тебе доктора, я буду счастлив сделать это.
— Я могу подождать до утра.
Санитар улыбнулся.
— А то я не знал.
— Если ты закончил, я бы хотел отдохнуть.
— Ну, конечно, — сказал санитар улыбаясь. — Я должен дать больному человеку отдохнуть. Но ты же понимаешь, что я должен был принести тебе температурный листок. Без него мы не можем отличить больного от симулянта.
— Ты что, нарываешься на неприятности? — спросил он неожиданно.
— Я? Выбрось это из головы.
— Тогда катись отсюда к черту.
— Конечно. — Он покачал головой. — Для больного ты разговариваешь слишком круто.
— Я не настолько болен, что не могу…
— Спокойной ночи, приятель. Спи крепко.
Санитар вышел из комнаты, и он смотрел, как его широкая спина в синем форменном халате завернула за дверь и исчезла. Он послал негодяя подальше, откинулся на подушку и подумал, не причинит ли ему этот выскочка каких-нибудь неприятностей. Ему только обвинений в симуляции не хватало. Это верная "губа". Если не трибунал. Черт возьми, почему только людям надо вечно совать нос в чужие дела?
Когда он снова услышал шаги, он подумал, что возвращается санитар. Но затем узнал приглушенное шарканье тапок, которые обычно выдавались больным.
Парнишка робко просунул голову в дверную щель. Он был высоким, темноволосым и голубоглазым. Ребенок не старше 18 или 19.
На нем был выцветший голубой больничный халат и тряпичные тапки.
Лицо было бледное, как будто бы он долгое время не видел солнца.
— Ты только что поступил? — спросил он.
— Да.
— Меня зовут Гиберт. Ты болеешь?
— Я ведь в госпитале.
Гиберт зашел в палату.
— Не возражаешь, если я войду?
— Ну…
— Я официальный встречающий комитет. Я здесь уже восемь месяцев. Вижу всех, кто приходит и уходит. Меня здесь зовут Ветеран Гиберт. А я тебя, кажется, здесь раньше видел.
— Может быть, — ответил он. Черт побери, весь госпиталь прямо-таки кишит шпионами.
— Как тебя звать? — спросил Гиберт.
— Тебе какое дело?
— Просто хочется знать.
— На листке написано, — сказал он враждебно.
Гиберт быстро посмотрел на листок.
— Что у тебя?
— Катаральная лихорадка.
— Везет.
— Почему?
— Я здесь уже восемь месяцев, и они до сих пор не знают, что со мной.
— Да?
— Честное слово. Меня осмотрели практически все флотские врачи. — Гиберт пожал плечами. — Ничего не могут понять.
— Ты заразный? — внезапно спросил он.
— Не-е, об этом не беспокойся. Вначале они тоже так думали, а сейчас уже нет. Держали меня в боксе три месяца. Считали, что я разношу какую-то страшную болезнь. Но нет. Они просто не понимают, что у меня.
— Правда? — спросил он, заинтересовавшись.
— Да, — печально сказал Гиберт. — У меня все время температура. 101–102. Выше не поднимается. Но держится постоянно, день и ночь. Такая температура может довести человека, а?
— Могу себе представить. И ты здесь уже восемь месяцев?
— Восемь месяцев и шесть дней, если быть точным. Врачи думают, меня какой-нибудь жук или еще что-нибудь там укусил. До этого я был на Тихоокеанском, на "Коралл Си". Они думают, меня укусил какой нибудь редкий тропический жук. У меня болезнь, неизвестная медицине. Этим гордиться можно.
— И никто больше этим не болеет?
Гиберт покачал головой, немного с гордостью, немного с благоговением.
— Во всяком случае, они не знают. Сперва они думали, я прикидываюсь. Симулирую. Но они не могли не обращать внимания на показания термометра. Каждый день, черт возьми. 101–102. — Гиберт печально покачал головой. — Видать, мне в больнице всю оставшуюся жизнь провести придется. Если они узнают, что со мной, то тогда уж справятся и с раком, и с насморком.
— Здесь, наверное, не очень плохо?
— Совсем неплохо. Много хороших парней, а некоторые сестры так прямо куколки. Одна особенно симпатичная на этом этаже, подожди, увидишь. У нас их четверо, но эта — настоящий персик.
— Да? — спросил он, снова заинтересовавшись.
— Да, сам увидишь.
— У нас здесь больной, Гиберт, — раздался из дверей голос.
Он повернул голову. Санитар снова вернулся.
— О, извини. Я не подумал об этом, Грег.
— Да, он очень болен, — сказал санитар. — Очень, очень болен.
— Тогда я пойду, Гpeг.
— Я думаю, так будет лучше, — ответил Грег.
— Рад был познакомиться с тобой, приятель, — сказал Гиберт.
— Взаимно, — бросил он.
Грег посмотрел на него и широко улыбнулся.
— Тебе лучше отдохнуть. Утром придет врач.
Он улыбнулся Грегу.
— Конечно, — сказал он. И подумал: и сестры. Сестры тоже.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Она стояла в своей комнате перед зеркалом во весь рост, боясь разбудить подругу и пока не собираясь ложиться спать.
Она смотрелась в зеркало так, как будто видела свое отражение впервые. Она чувствовала себя довольно по-идиотски из-за этого ощущения, которое росло внутри нее.
Никогда раньше она не встречала никого, похожего на Чака Мастерса, никогда в своей жизни.