- Манерам! Научу! Тебя! Скотина! - выдыхал Люций. Затем, обернувшись к беременной и тыча пальцем: - А ну её не трогать без меня!
Покончили с разбойничками.
Морья стояла вся в крови, училась табак в трубке щелчком пальцев поджигать, как заколотый вилами недруг. Но не выходило.
Бандитку, Златку, связали и в погреб бросили.
Другую рабыню, Бесизду потасканную, закололи.
Приехали вскоре степные разбойники по призыву сокола Гнильса. Атаман Хена пожаловала, черноволосая, смуглая, в бандане, Люций руки даме целовал, точно прынцессе, хихикала бестия, звенели кольца её, что в ушах носила.
Бандиты рожи убитых разглядывали, с листами квестовыми сверяли. Три ценных головы оттяпали, с собой увезти решили, а всё остальное поручили Дугу и Херо в лавовую реку сбросить.
- Всё якшаешься с этим нед’рослем? С этим полудурком? - спрашивала Хена Люция о Дуге.
- На чёрный день малец. Как и было задумано. Да и по хозяйству от него бывает толк. Глядишь, и не съедим, коли чёрный день не настанет.
- А он и не волнуется нисколько, Водяной твой, - сказала Хена, которая мысли читать умела. - Недурно воспитал его, весьма недурно.
Дядюшка Люций когда-то церковным, глубоко набожным человеком был. Много слушателей собирал, вещать умел. Теперь мало кому учения излить свои мог, в отшельничестве своём, в изгойстве. Потому, когда гостей много собралось за длинным столом в трактире, с кубком вина в руке ораторствовал он на славу:
- Грехопаденье сделало нас людьми. Грехопаденье делает нас... человечнее.
Дядюшка Люций смотрел безумно, рот широко раскрывал, пальцем вверх указывал или жестикулировал, орошал вином хмельные лица. И голос его звучал набатом:
- Что сделал Владыка Мрака, будучи на небеси? Богам вызов бросил! Адамантовыми цепями сковали бунтаря, но уничтожить не могли! Разве можно божество убить, а? Нет! Восстал Владыка Мрака сызнова, дело своё продолжил, не сдался! Не сломили его дух, а по страшной глупости лишили другого выбора, кроме как грех творить! Так потом и с человеком поступили, изгнав в мир смертных!
Губил вино Люций и кричал, а от огня тень-каланча на стене за ним плясала:
- Но грехопаденье сделало нас сильней! Дорогу сильным чувствам проложило! Уж маги согласятся, что чувства - ключ ко всему. Свободнее мы стали, совершеннее любого из Сотни Богов! Так что черпайте тени золото и ни о чём не жалейте! Судий - нет!
День днём сменялся, а жизнь в степи неизменно текла дальше. Но вот Кураж-сокол вернулся и поведал Гнильсу, что двое со зверем с Лавовых Полей сюда путь держат.
Всполошилось семейство из-за зверя. Но оказалось, что это лишь песчаный демон - грозный с виду, большой, рогатый, краснокожий примат с массивными руками, на которых всё тело держит, да ноги - с копытцами. Безобидный по нутру, как скот домашний. Закован в цепи был, тащил телегу с клеткой.
Странник пожаловал в "Последний уют", весь в чёрном - что длинный плащ, что шляпа. Над головой зонт держал, от солнца прятался. Оказалось, это трость простая, а завершалась она куполом из сжатого чёрного дыма. Волшебник, значит, пиромант.
В клетке много цепей, кандалов имелось. И там младая деваха сидела, невольница, руки были скованы сзади, заломлены так, что кости из плечевых суставов вышли, а локти и запястья вместе соединены. Одежды ей сильно не хватало. На лице - намордник стальной.
Когда остановились, песчаный демон в землю зарылся, одни рога снаружи торчать остались. Маг от дыма трость избавил, сошёл с телеги, узницу с собой потащил на длинной цепи, как на поводке.
В трактире речь гостеприимного Люция он сразу же прервал, осматриваться начал. А девка к дощатому полу припала, на коленях поползла, принюхиваясь, точно псина.
- Здесь, - шипела она. - Кровь им здесь пустили.
Люций и Гнильс оцепенели, переглянулись друг с другом. Морья хмыкнула, затягиваясь куревом.
- Ясно, - сказал пиромант. - Что ещё?
- Живых здесь больше. Два сопляка за дверью той потеют, кровь буянит. Ещё... женщина в погребе, под полом. Обмоченная. И прелесть там же.
Теперь даже Морья удивилась, брови подняла.
- Послушайте, милейший! Это, видать, ошибка! - затараторил Люций.
- Ошибка! Не пускали кровь! Никому! Ошибка! - вторил Гнильс.
- Свиней резали, птицу, но не болей!
- Да, свиней, птицу!
- В погреб отведите, - промолвил маг. - На товар взглянуть хочу. На раба вашего.
- Вот как... - Забегали глазёнки Люция, сильно призадумался, хваткий, предприимчивый. - Вот, значит, как...
- Но мы же... - начала рабыня, глядя на хозяина с пола.
- Тявкалку не разевай, если слова не дают! - зашипел маг. И по цепи к её шее красное свечение поползло, сталь раскалялась от руки пироманта.