Я слышал, как он хрипел, я видел его внутренним взором. Я пытался его успокоить. Пытались и другие. Я слышал, как Марфа пела ему песни, как Мира шептала успокаивающие слова, как другие голоса вплетались в его поток сознания и не давали ему угаснуть. Ведь пока хоть малейшая частичка Пахмы жива, у него есть шанс остаться человеком. Незримая борьба продолжалось до тех пор, пока первые лучи солнца не озарили небосвод.
Они быстро набирали силу и, проникнув в избу, высветляли в ней все, даже самые потаенные уголки. Тварь, некогда бывшая Пахмой, металась из стороны в сторону, пытаясь спрятаться от света. Злобное рычание сменялось утробным клокотанием, как будто она кого-то звала, острые когти царапали пол, потолок и стены, оставляя в древесине глубокие, как от топора борозды. Она пыталась вырваться из клетки, но выхода не было. Силы, пришедшие ночью, стремительно угасали. Тварь окончательно обессилела. Она села, сгорбившись на полу и подняв морду, обреченно и надрывно завыла, прощаясь с жизнью. В этот момент свет коснулся ее шерсти и она вспыхнула ярким красно-зеленым пламенем.
Клубы черного дыма заволокли комнату, послышался невыносимый смрад горевшей плоти. Но никто не кинулся Пахме на помощь. Марфа стояла у избы, обреченно прижавшись лбом к бревенчатому выступу и ждала.
Как только дым рассеялся, она вбежала в избу и что есть мочи пнула гору обуглившихся останков. Еще тлеющие, они разлетелись в разные стороны. Под ними на полу лежало обнаженное тело человека. Бережно укрыв его рогожей, Марфа перевернула Пахму на спину и усыпала поцелуями его лицо. Все, в том числе и я, замерли в непонятном ожидании. Наконец, натянувшуюся словно струна тишину нарушило сначала недовольное бурчание, а затем и едва слышное ругательство.
Фух! Тут уж все выдохнули с явным облегчением. Марфа легко рассмеялась и подняв Пахму на руки, аккуратно вынесла его из избы на свежий воздух. Я не стал наблюдать за ними дальше. В их устремленных друг к другу взглядах было столько такого личного, что подглядывать за ними было бы уже верхом неприличия. Я открыл глаза и постарался переключить мысли на другое, понимая, что остальные тоже последовали моему примеру.
Меня рассмешил звук оплеухи, раздавшейся где-то за стенкой. Видать кто-то слишком увлекся и не успел во-время "отключиться", вот и схлопотал за любопытство.
Я практически не видел других жителей деревни, они не заходили ко мне, может быть из уважения, а может быть и из-за страха. Но я их всех уже практически знал. Кого по Миркиным рассказам, а кого и по проносившимся в голове мыслям. На сколько я понял, в селении осталось больше женщин, чем мужчин и им приходилось самостоятельно отражать налеты оплетай, которые, к слову, с моим появлением, практически прекратились.
Но сегодня было все по другому. Я почувствовал изменения утром, когда вместо привычного цвириньканья воробьев услышал воронье карканье. Это не было обычное одинокое "Карр", на которое практически не обращаешь внимания. Создавалось впечатление, что птицы обсуждают нечто очень важное, иногда их картавое "р" срывалось на истерические нотки. Еще я заметил, что Мира внимательно прислушивается к разговору и даже одобрительно качает головой в некоторых моментах.
На мой вопросительный взгляд она лишь отмахнулась рукой: "тебе лучше не знать", но я продолжал упорствовать, мысленно засыпая ее вопросами, пока она наконец не сдалась.
- Дозорные с пущи вернулись, там целый лес выжженный стоит. Ни одной живой души в нем нет, окромя оплетай и нокров. Да еще твари новые появились, Марфуша их Тенями нарекла. Они истинного лика своего не показывают, постоянно меняются. Завидели наших дозорных и сами в птиц обернулись. Летят, а глаза белые и пустые, словно не живые совсем. Мурашки аж до костей пробирали от их взгляда.