Ошеломленная Кристина вскинула голову.
— Мы ужинали почти на час позже, чем обычно, милорд, — произнесла она. — Мои дочери отправятся в постель через пять минут. — Женщина взглянула на часы, тикающие на каминной полке. — А меня рядом с ними нет.
— Я вам помешал? — тихо спросил граф. — Так идите к детям, ради Бога. С какой стати мне вас задерживать? Потому что ваше общество привлекательно?
Или потому, что как хозяин дома он вполне мог потребовать, чтобы она разливала чай, когда слуги принесут поднос с чашками. Гилберт никогда не позволял ей отправиться в детскую, пока ему не нальют вторую чашку чаю.
Не обратив внимания на оскорбление и явную неприязнь графа, Кристина поднялась с кресла и присела в реверансе.
— Благодарю вас, милорд, — произнесла она.
Покидая гостиную, она чувствовала на себе прожигающий насквозь взгляд графа. Маргарет начала играть Баха.
Если бы только Родни остался жив, думала Кристина, поднимаясь по лестнице. Если бы только у Гилберта был еще один кузен, старше Джерарда. Если бы только она не поехала в Лондон в тот год, когда ей исполнилось восемнадцать. Если бы только она не пошла на тот бал. Если бы только…
Но жизнь состоит из кажущихся мелкими и незначительными событий, из которых в конечном итоге и складывается цепочка человеческой жизни. И изменить что-либо в ее цепочке уже невозможно. Она привела Кристину к этому тяжелому дню. Теперь она зависела от графа Уонстеда — до боли знакомый титул. Только теперь обладателем этого титула был не Гилберт. А Джерард Перси.
Если бы только на этом месте оказался какой-нибудь другой человек.
Но все останется так, как есть, и Кристине придется жить с этим. И мириться с его присутствием в Торнвуде на Рождество.
Глава 3
Граф Уонстед раздумывал над тем, не совершил ли он ошибку, приехав в Торнвуд. Эта мысль пришла ему в голову — или ему ее навязали? — под влиянием момента. Он продолжал рассылать приглашения в соответствии со списком, составленным с помощью друзей. Это оказалось достаточно просто — Джерард получил только два отказа, потому что у людей были иные планы на Рождество. Но Дженнет и Эндрю Кэмпбеллы чрезвычайно обрадовались приглашению, равно как и Колин и Джорди Стюарты — братья и бывшие компаньоны Джерарда, ныне отошедшие от дел. Лиззи Гейнор пришла в восторг — по крайней мере так сообщила Джерарду ее весьма неуклюжая младшая сестра — и теперь собиралась приехать в Торнвуд с сестрой и овдовевшей матерью. Так что на праздник ожидалось двадцать человек гостей, не считая четверых детей.
Джерард воодушевленно строил планы, радуясь возможности неспешно обдумать вопрос, касающийся женитьбы и выбора невесты, но только до тех пор, пока не приехал в Торнвуд, где тотчас же погрузился в атмосферу мрака и уныния.
Только теперь поздно сожалеть о содеянном.
Его сиятельство поднялся затемно, проведя бессонную ночь в роскошной спальне бывшего графа. Дверь, ведущая из его гардеробной в спальню графини, была заперта — об этом сообщил ему камердинер. Он не стал спрашивать, пользуется ли графиня этой гардеробной и спальней, но мысль о том, что все еще пользуется, беспокоила его. Лежа в постели, граф не переставал думать о том, как она раздевается в соседней комнате. А еще о том, что вчера вечером использовал любую возможность, чтобы нагрубить ей. Обычно он не обращался с женщинами столь неучтиво. Даже с теми, кого недолюбливал.
Сегодня нужно вести себя вежливее, думал граф. Несмотря на утренний холод, он не приказал принести еще угля и не позвал камердинера, чтобы тот помог ему побриться и одеться. Он чувствовал себя слишком тревожно, чтобы ждать кого-либо или вообще оставаться в доме. Надев костюм для верховой езды, граф вышел на мороз, видя лишь облачка пара, вырывавшиеся изо рта, и ничего более. Но это не доставляло ему неудобства, ведь он давно привык к суровым погодным условиям. Граф прогулялся по парку, отметив, что тот содержится в полном порядке. Только вот цветочные клумбы были пусты в это время года. Миновав ряды деревьев, он направился к озеру, расположенному к востоку от дома. Оно еще не совсем замерзло, хотя ледяные узоры опоясывали его кромку и тянулись к центру, почти соприкасаясь друг с другом. Если морозы сохранятся, через неделю — как раз к Рождеству — озеро окончательно замерзнет, а лед окрепнет.
Граф вспомнил, как был жестоко избит дядей за катание на коньках без позволения. На него донес Гилберт или Родни. Хотя скорее всего Гилберт. Докладывать о проступках кузена было вполне в его духе, и дядя Джерарда всегда впадал в ярость, слыша подобное. Впрочем, ему были свойственны и вспышки неожиданной щедрости. В такие моменты дядя брал племянника на охоту и рыбалку, забывая о собственных сыновьях, и давал ему весьма внушительные суммы карманных денег. А затем снова бил его при малейшем намеке на проступок, крича на весь дом и обзывая сыном потаскухи. Жизнь в Торнвуде никогда не была размеренной и по-настоящему счастливой.
И все же поместье казалось невероятно красивым даже в это время года, даже в такое ненастное утро. И теперь оно принадлежало ему. Возможно, впервые за все время эта мысль показалась Джерарду волнующей.
Морозный воздух и пронизывающий зимний ветер пробирались под тяжелые складки пальто. И все же граф стоял на берегу озера несколько минут, облокотившись о ствол дерева. Вскоре небо на востоке посветлело, на покрытой слоем льда поверхности озера появились тусклые блики. Живя в дальних краях, Джерард научился видеть красоту в погруженной в зимнюю спячку природе.
Но ему захотелось увидеть больше. Повернувшись к озеру спиной, Джерард зашагал прочь. Он пересек широкую лужайку позади дома и оказался на конюшне. Заспанный конюх оседлал для него коня. Джерард выехал за пределы парка и остановился, несмотря на то что ему ужасно хотелось увидеть все — ферму и угодья арендаторов.
Он хорошо помнил леса, окружавшие поместье со всех сторон. На холме, к северу от Торнвуда, в лесу проложили живописную тропинку. Этой самой красивой части леса Джерард всегда старался избегать. Он предпочитал проводить время глубоко в чаще, которую его богатая фантазия населяла сказочными драконами, беглыми каторжниками, контрабандистами и ведьмами. Он лазил по деревьям и устраивал себе убежища в глубоких дуплах. Он кочевал от дупла к дуплу, воображая себя храбрым разбойником. А лесники были его друзьями. Возможно, единственными друзьями. Гилберта и Родни таковыми назвать было нельзя. Несмотря на то что Джерард невольно стал любимцем дяди, настоящей душевной близости между ними не было.
Большинство деревьев стояло с голыми ветвями. Но Джерарда это не угнетало. Ведь сквозь них можно было видеть небо. Мальчишкой он частенько ложился на толстый сук и, глядя в прозрачную голубую высь, мечтал о далеких планетах и мирах. Конь направился в глубь леса по знакомой тропе, и Джерард огляделся по сторонам. Слева от себя он заметил стадо оленей. Пугливо посмотрев в его сторону, они бросились наутек.
Интересно, служит ли кто-нибудь из бывших лесников в Торнвуде и теперь? Нужно выяснить. Джерард вспомнил о хижине Пинки — его друга лесника Эйба Пинкертона. Интересно, она до сих пор стоит на прежнем месте на склоне холма, спускающегося к реке? Пинки всегда предпочитал эту хижину теплой комнате в крыле для слуг в Торнвуде. Мальчишкой Джерард провел здесь немало счастливых часов — что-то рассказывал сам, слушал рассказы Пинки или просто отдыхал в тишине.
Вскоре он понял, что пора возвращаться назад. В декабре светало поздно, и, судя по тому, что уже совсем рассвело — часы граф забыл захватить, — прогулка затянулась. Не хватало еще опоздать к завтраку.
Возвращаться не хотелось, несмотря на то что он замерз и проголодался. Кроме того, еще нужно много сделать, а он не из тех, кто отлынивает от работы. Выехав из леса и направляясь к конюшням, Джерард понял причину своего нежелания возвращаться. Его губы изогнулись в горькой усмешке, когда он понял, что не хочет заходить в собственный дом из-за проживающей там женщины.