– Что ж, это в точности моя точка зрения. – Ей до смерти хотелось поцеловать его, такой он был красавец. И не только поцеловать... Но он до сих пор не выказывал никакого желания заняться любовью снова.
Завтра она собиралась его удивить. С больничным режимом будет покончено. Мири надеялась, что он вернется в супружескую постель. И Мири постарается изо всех сил, чтобы быть милой и соблазнительной.
– Пришла пора снять с него наручники, – сказала она Саре, когда осталась с ней наедине.
– Эта пора никогда не придет.
– Сделай как я говорю.
– Мири, не сходи с ума!
– Сделай как я говорю.
Сара пошла к больному. Пока она освобождала его от кандалов на ногах, а потом на руках, Пол внимательно следил за ней. Ей не понравился его взгляд, как, собственно, не нравился с самого начала. И едва женщина закончила эту процедуру, то сразу же отскочила от него, словно от проснувшейся кобры, – осторожно и перепугано.
– Так-то лучше, – сказал он, растирая запястья. Она была творением Мириам – поэтому слабая, ранимая, как жертва неизбежных просчетов. Но его создала природа, а Сара природе не доверяла. Возможно, причина этого недоверия скрывалась в ее научных изысканиях, не раз доказывавших, что природа не так слепа. Поэтому, как бы ни был он спокоен, сговорчив и безмятежен, Сара все равно продолжала бояться и ненавидеть его. Она знала одну тайну природы и чувствовала, что Пол Уорд был порождением этой тайны. У природы, как убедилась Сара, был огромный и страшный ум.
20
Дитя любви
Вампирша к нему неравнодушна – тем лучше, Уорд воспользуется этим. Хотя... Мириам, конечно, любит его, но все равно обитатели дома ведут себя чертовски осторожно: следят за каждым его шагом с помощью телекамер, запирают дверь палаты на замок. Ничего не оставалось, как продемонстрировать внешнее смирение. Поэтому он, не покидая кровати, бесконечно слушал оперы с компакт-дисков.
Каждый день Пол съедал по бифштексу с кровью – свое любимое блюдо во все времена, запивая отменным вином стоимостью в несколько тысяч долларов – «Шато-Лафит-Ротшильд» 1945 года или «Шато-Латур» 1936 года; иногда просил что-нибудь из тайской кухни. Все блюда отличались отменным качеством, но Уорд не был уверен, что в пищу ему не подмешивали наркотики.
Уорд держался приветливо со своими тюремщиками. Когда приходила Мириам, сияющая, красивая, он через силу позволял ей поцеловать себя. А когда она притягивала его ладонь к своему животу, который, как ей казалось, начинал округляться, он каждый раз улыбался.
– Он так ненавидит Властителей, – Сара недоуменно пожала плечами, – и мог бы отреагировать гораздо живее, когда узнал правду о себе.
– Сара, этот мужчина влюблен. А еще – он понял, что такой же, как мы, что существует другая мораль. Ненависть в нем угасает. Вот почему Пол такой тихий – для него настало время переосмысления.
– Просто я считаю, что тебе нужно быть чрезвычайно осторожной, когда захочешь выпустить его отсюда.
– Да ладно тебе. Откуда такая осмотрительность?
– Мне казалось, что из нас двоих излишней осмотрительностью отличалась ты, Мири.
– Он мой муж, и я хочу, чтобы он спал в моей постели. Я хочу снова почувствовать его в своем теле, Сара.
– Неразумно. Все, что сейчас делается, неразумно.
– А ты что думаешь, Лео?
– Я думаю, что он и вправду крут.
В день освобождения они спустились к нему с тортом. Был устроен настоящий праздник с бутылкой тридцатилетнего «Шато-икем» и громадным тортом, изготовленным по рецепту восемнадцатого века, с фруктами и коньяком. Затем Мириам устроила ему экскурсию по дому, показала все, кроме чердака.
Сара выжидала и наблюдала. Она попыталась было привлечь на свою сторону Лео, но та проявляла беспокойство ничуть не больше Мириам. Дурочка, просто молоденькая дурочка! Но и в себе она заметила кое-какие перемены. К ней пришло понимание сродни тому, что приходит к бойцу во время лютой битвы. Спасения не будет, а безрассудство Мириам способно привести только к разрушению.
Как такое случилось, что после стольких мытарств и опасностей, испытанных ею только ради того, чтобы забеременеть, она рискует обеими жизнями – и своей, и ребенка?
Мири стала для нее дорогой и близкой подругой. Прожив с ней в глубочайшей близости более двух десятков лет, Сара улавливала малейшую перемену в ее настроении, каждое выражение, промелькнувшее у нее в глазах. Она доводила ее до сексуального экстаза и с бесстрастностью завороженного любовника наблюдала, как та забывается в восторге. Она дарила Мири и дружбу, и любовь, и верность. Но теперь Сара думала, что она достигла края, дальше в сферу сознания Властителей ее мышление не могло проникнуть.
Поведение Мириам свидетельствовало только об одном: где-то глубоко в ней засело желание, такое же, как у всей ее расы, – быть уничтоженной. Они все желали смерти, иначе почему существа, такие мудрые и древние, легко позволяли себя убивать? Пусть Властители не разбирались в людской науке, но они разбирались в людской душе, а это основное знание, необходимое, чтобы защититься.
То, что они не защищались, было, по мнению Сары, актом добровольного самопожертвования. Должно быть, они все поняли о себе тысячи лет назад, скорее всего, когда человек стал разумным. В тот период они и начали экспериментировать, пытаясь соединить два вида. Это был их способ спастись от собственной природы.
Каждый раз, когда Мириам оказывалась рядом с Уордом, у Сары все сжималось внутри в предчувствии быстрой расправы. Неужели Мири не видит, что он собой представляет – заряженное оружие, ловушку, готовую захлопнуться?
В конце концов подругам пришлось выйти на охоту, и они поехали в клуб, оставив Уорда на попечении Лео. Хорошо хоть тут Мири не спорила – значит, еще не превратилась в полную дуру!
По секрету Сара велела девчонке носить с собой пистолет и не приближаться к Полу ближе чем на двадцать пять футов. При малейшей попытке выйти из дома, или подойти к ней, или просто воспользоваться телефоном она должна была вышибить ему мозги. Сара надеялась, что так и случится. Перед уходом Мири предупредила Лео: «убьешь его – и я тебя растерзаю. Можешь ранить его, если понадобится, но не убивать».
Они вернулись на рассвете, поужинав двумя корейскими бизнесменами, теперь им предстояло погрузиться в глубокий Сон.Сара вызвала Лео:
– Если он сделает хотя бы малейший шаг в сторону нашей спальни, убей его. Не важно, что она там говорит.
– Но...
– Я справлюсь с ней! Тебе ничто не угрожает.
– Сара, а ты знаешь хотя бы одну причину, чтобы неубивать его?
– Нет.
– А как насчет того, что Мири его любит?
– Она сейчас плохо соображает... и зовут ее Мириам, а не Мири.
– Ты зовешь ее Мири.
– А ты – нет.
Жизнь в доме почти вернулась в привычное, спокойное русло, по крайней мере внешне все выглядело именно так.
Сара и Лео вели дела в клубе, куда Мириам изредка наведывалась. Лео начала получать классическое образование Властителя. Сначала – изучение пантеона греческих богов, потом – разговорный прайм. К удивлению Сары, из Лео вышла отличная ученица. Если Мири хотела получить в качестве компаньонки tabula rasa[29], которой не нужно было переучиваться из-за отсутствия багажа знаний, то её выбор оказался правильным. Лео на удивление быстро все схватывала.
Когда-то Мириам выбрала ее в клубе, им нужен был дополнительный персонал для поддержания процветавшего бизнеса. Сара полагала, что они отдадут предпочтение мужчине. Но той ночью Мириам просто указала на девушку: «Вон ту». Лео сидела в японском саду со своими друзьями и взывала к мастерству Руди, чтобы тот подарил им настоящий кайф.
Постепенно Лео отошла от своей прежней жизни. Все, что теперь у нее осталось, – редкие нервные визиты к родителям, но скоро даже этому придет конец.
Итак, Сара ждала возвышения Лео. А еще – что Пол Уорд осуществит задуманный план, каким бы он ни был. Другими словами, она ждала для себя конца света.