К счастью, Эмерсон успел выпить чай. В противном случае он бы определённо задохнулся. Я избавлю читателя от описания тех отрывистых и бессвязных выкриков, что срывались с его губ. Со свойственной ему быстротой он мгновенно решил: цель подобного заявления Баджа — выставить его объектом насмешек, и это стало главной темой жалоб. Перемежаясь с проклятиями, которые принесли Эмерсону известность на всём протяжении Нила, комментарии приобрели такую силу, что явно стали слышны далеко вокруг. Мужчины, застыв в неподвижности, уставились на него, а Кемит, ожидавший распоряжений, широко раскрыл глаза — первая эмоция, которую мне привелось увидеть на доселе бесстрастном лице.
Я предложила Эмерсону умерить голос. Он замолчал, и я продолжила:
— Когда в последний раз слышали о мистере Фортрайте, он находился в Вади-Хальфе. Я не ожидала, что молодой человек зайдёт так далеко. Он, должно быть, твёрдо настроен продолжать путешествие, согласен?
— Я не намерен заниматься пустопорожними рассуждениями относительно мотивов лиц, с которыми я едва знаком, — отрезал Эмерсон.
— Значит, ты не приглашал…
— Дьявол тебя побери, Амелия… — Эмерсон вовремя остановился. (О руководителях экспедиции создаётся плохое впечатление, если они ссорятся на глазах у людей. То же самое относится к родителям такого чада, как Рамзес.) И продолжал, понизив голос: — Я отнюдь не уговаривал мистера Фортрайта ехать в Нубию. Напротив.
— Ах, так ты беседовал с ним до того, как мы уехали из Англии!
Щёки Эмерсона приобрели симпатичный оттенок красного дерева, а ямочка на подбородке зловеще задрожала.
— А ты, Пибоди — разве ты не отправила сочувственное письмо скорбящему старику-отцу?
Это был хитрый удар. Я думала, что моё лицо не изменилось, но Эмерсон знал меня слишком хорошо, чтобы обмануться. Его сжатые губы расслабились, а в яркой синеве глаз засияли весёлые искорки.
— Карты на стол, Пибоди. Если этот молодой идиот собирается навязаться нам, мы должны выработать абсолютно чёткую линию поведения. Я написал Фортрайту. Я заверил его, что мы будем наводить справки, и что, если — я подчеркнул это слово дважды, Пибоди — если мы не обнаружим ни единого факта, подтверждающего возможность того, что Форт остался в живых, мы тут же сообщим и ему, и его деду. Я не вижу здесь никакой ошибки, равно как и возможности истолковать эти слова как обещание или приглашение.
— Я по существу написала то же самое, — призналась я. — Лорду Блэктауэру.
Рамзес до этого момента сохранял непривычное молчание, его широко раскрытые тёмные глаза лишь следили за нашим разговором. Но тут он откашлялся:
— Может быть, мистер Фортрайт получил дополнительные сведения. Передать нам их обычными способами было бы крайне затруднительно; телеграф находится в исключительном пользовании военных, а наше местонахождение точно не известно.
Эмерсон задумчиво хмыкнул.
— Поживём — увидим, — резюмировала я. — От мистера Фортрайта нам не избавиться, так что лучше до его приезда работать так, чтобы успеть как можно больше.
Эмерсон хмуро посмотрел на меня.
— Его появление ничуть не повлияет на мою деятельность, Пибоди. Сколько раз я должен повторять, что не намерен гоняться за призраками?
— Но если это не погоня за призраками, папа? — спросил Рамзес. — Нельзя же бросить друга, если есть хоть какая-то надежда на спасение.
Эмерсон встал и, почёсывая расселину на подбородке, посмотрел на сына сверху вниз.
— Рад видеть, Рамзес, что твои принципы — те же, что и у этих английских… джентльменов. Я бы перевернул небо и землю, чтобы спасти Форта, или его жену, если бы действительно верил, что хоть кто-нибудь из них ещё жив. Но я не верю в это, и потребуются неопровержимые доказательства, чтобы убедить меня в обратном. И хватит об этом. Послушай, Кемит. Я хочу начать раскопки у второй пирамиды вот по этой линии. — Развернув свой план, он указал на какое-то сооружение, рядом с которым стоял знак вопроса. — Лепсиус указывает, что на юго-восточной стороне находится часовня. Сейчас там и следов не найти, но чёртовы мусорщики не могли унести все проклятые камни до одного; что-нибудь да должно было остаться. Дьявол раздери, мы должны найти хоть какие-то надписи, чтобы узнать, кто создавал эти строения.
— Зачем ты читаешь бедняге лекцию, Эмерсон? — мягко спросила я. — Он не понимает ни одного твоего слова.
Губы Эмерсон изогнулись в загадочной улыбке.
— Вот как? Ты понял, Кемит?
— Вы хотите знать, кто построил каменные дома. Это были великие короли и королевы. Но они ушли. Они не здесь.
Скрестив руки на широкой груди, он изрекал слова, как жрец, произносящий заупокойную молитву.
— Куда они ушли, Кемит? — спросил Эмерсон.
— К богу. — Рука Кемита плавно и причудливо переместилась от указания на горизонт до свода неба, теперь бледного от жары.
— Я молюсь, чтобы это было так, — сказал Эмерсон вежливо. — Ну, мой друг, давай покончим с этим; наша работа воскресит их имена, а в этом, как ты знаешь, и была их надежда на бессмертие.
Они ушли, и я подумала, уже не в первый раз, о том, какую впечатляющую пару они представляют — и Эмерсон из них отнюдь не младший.
— Рамзес, — рассеянно промолвила я, ибо часть моего внимания была сосредоточена на изящных и атлетических движениях моего супруга, пребывавшего в отличной форме, — как только ты закончишь номер шесть, переходишь со всей командой к крупнейшей пирамиде и присоединяешься ко мне.
— Но папа сказал…
— Не важно, что сказал папа. Он поддался вожделе… он отложил геодезические работы с целью заняться раскопками и поэтому не может жаловаться, если я поступаю так же. Большая пирамида, конечно, принадлежала одному из великих фараонов: Пианхи, Тахарке[68] или Шабаке[69]. Надстройка полностью рухнула, но внизу должна быть гробница.
Рамзес погладил подбородок, на мгновение сверхъестественным образом превратившись в отца, хотя сходство состояло в жесте и выражении лица, а не в физическом подобии.
— Да, мама.
За несколько дней мои люди перетаскали несколько тонн камня, не найдя никаких следов входа в гробницу, и Эмерсон отправил свою команду из пирамид юго-восточного ряда к небольшому полуразрушенному строению за ними. В среду вскоре после восхода солнца я вздрогнула от восторженного крика, отразившегося от гор песка. Я бросилась к месту происшествия и обнаружила Эмерсона по колени в выкопанной яме.
— Эврика! — крикнул он в знак приветствия. — Наконец-то! Я думаю, что мы нашли часовню, Пибоди!
— Поздравляю, милый, — ответила я.
— Гони сюда всех остальных, Пибоди. Я хочу углубить и расширить траншею.
— Но, Эмерсон, я ещё не…
Эмерсон вытер песок с потного лица рукавом и подарил мне дружескую усмешку.
— Моя дорогая, я знаю, как ты жаждешь найти почти полностью обрушенный туннель, по которому можно ползти, рискуя жизнью и здоровьем; но крайне важно, чтобы мы расчистили эту область как можно скорее. Как только до местных жителей дойдёт слух о нашем открытии, сплетни и преувеличения превратят находку в сокровищницу с золотом и драгоценными камнями, после чего каждый превратится в кладоискателя.
— Ты прав, Эмерсон, — вздохнула я. — Конечно, я сделаю так, как ты говоришь.
Потребовалось несколько часов, чтобы увеличить траншею с целью полностью расчистить найденные камни и тщательно записать их точное местоположение. Мы измеряли и зарисовывали, а солнце палило, и песок забивал рты и ноздри, так что я дорого дала бы за фотокамеру. Я предложила принести её, но Эмерсон наложил вето на идею, объяснив, что проклятое устройство громоздко и ненадёжно, если не находится в руках обученного фотографа, которого у нас не было. И потом, для эффективной работы требуется другое оборудование, которое не так-то легко приобрести: чистая вода, химикаты и тому подобное.
К сожалению, один из мужчин поднял с земли несколько клочков золотой фольги. Я говорю «к сожалению», потому что нет ничего другого, что в большей степени пробуждает кладоискательские инстинкты и, увы, сопутствующее им желание применить насилие для обладания сокровищем, чем золотой металл. Сияющий, как солнце, достаточно мягкий, чтобы подвергаться обработке, не страшащийся ржавчины, с незапамятных времён он вызывал у мужчин жажду, превышавшую любовь к женщинам, не говоря уже о дружбе с ближними своими. Само название «Нубия» происходит от древнеегипетского слова, означавшего «золото». Именно за золотом, прежде чем зашла речь об иных сокровищах, фараоны отправляли торговцев и армии в землю Гуш. Я бы не удивилась, узнав, что Каин совершил первое убийство из-за золота. (Но всё это происходило очень давно, а Священное Писание, хотя, несомненно, и осенено Божественным вдохновением, крайне небрежно относится к деталям. Бог — не историк.)