Он хотел быть уверен, что я не брошусь внезапно на Руку. Свет играл на лезвии копья, устремившегося к груди Эмерсона. С кошачьей грацией муж нырнул в сторону и ухватился за рукоять оружия, чуть выше лезвия. Вцепившись в другой конец рукояти, Рука стремился вырвать оружие из рук Эмерсона. Они качались взад-вперёд, равные по силе, с древком между ними, будто плотно натянутой верёвкой в перетягивании каната, которым забавляются великаны.
Я толкнула Рамзеса в объятия Тарека.
— Не отходи от него, — приказала я и стала кружить близ мужчин, выискивая возможность для меткого выстрела.
Муртек отступил за занавески, но не дальше; его глаза выкатились — он был зачарован ужасом происходившего. Жена Бога (увы, я должна называть её именно так) тряслась, её покрывала вздымались и опадали; она выкрикивала проклятия и приказы. Затем протянула руку мамонта, когда я оказалась неподалёку, но её движения были настолько медленными, что я с лёгкостью уклонилась.
Эмерсон, казалось, выигрывал в перетягивании каната. Сражаясь за каждый дюйм, с лицом, искажённым от усилий и неверия, Рука медленно подтягивался к своему могучему противнику. Что Эмерсон намеревался сделать с ним, когда тот очутился чуть ли не рядом, я не знаю, но, видимо, Рука боялся худшего: внезапно он отпустил копьё и потянулся к поясу за длинным ножом. Эмерсон отшатнулся, тут же выровнялся и ударил своего противника торцом копья с такой силой, что Рука отлетел назад, как камень, выпущенный из катапульты. Он с грохотом врезался в стену и рухнул на пол.
— О, отличный удар, папа, — одобрил Рамзес.
— Он мёртв? — с надеждой спросил Тарек.
— Надеюсь, что нет. — Эмерсон прерывисто и глубоко дышал; салфетка, которой я перевязывала ему руку, пропиталась кровью. — Это начинает надоедать. Пибоди, дорогая, сделай одолжение — убери пистолет, прежде чем обнять меня.
Я намеревалась заключить его в объятия не только потому, что это моя любимая привычка, но и потому, что он едва стоял на ногах. Однако нечто заставило меня замереть в неподвижности — лицо несчастной женщины, которая называла себя Божьей Женой Амона. Оно уже не было белым, как снег, но налилось тёмной кровью. Яростный крик умолк. Страшные хрипы и клокотание вырывались из раскрытого рта.
И вот она опрокинулась наземь, будто огромный валун, который столкнули с вершины скалы — сначала медленно, затем всё быстрее и быстрее, ударившись о пол с отвратительным, глухим стуком.
Сила этого падения потрясла всю атмосферу героической трагедии и вынудила нас на несколько секунд окаменеть. Затем Эмерсон прошептал:
— О, Господи Всемогущий… Она… она…
Я стряхнула оцепенение, упала рядом с ней на колени и попыталась найти пульс, но поняла, что смерть настигла её ещё до падения. Голубые глаза пусто и неподвижно смотрели на меня с раздутого, фиолетового лица. Выражаясь медицинским языком, её кончина могла быть связана с эффектом нерастраченной ярости (с тех пор, как она заняла высокое положение, никто не осмеливался ей противоречить) в сочетании с телом, изношенным избыточной пищей и отсутствием упражнений для укрепления здоровья; но я охотнее поверила бы в Иной, более Благодетельный Источник.
— Она ушла, — торжественно произнесла я. — Милосердный конец, Эмерсон — учитывая все обстоятельства.
— Как всегда, леди говорит хорошо, — согласился Тарек. — Это единственный возможный конец и её, и ваших бед: вы пытались бы увести её, а она бы боролась, чтобы остаться. Теперь нет необходимости рассказывать правду Нефрет.
Я прикрыла полой халата страшное лицо.
— Ты солгал Нефрет, Тарек, как солгал и нам?
— Это не было ложью, леди. Она пошла к богу по собственной воле, отвергнув себя прежнюю. Нефрет была младенцем. Почему мне следовало рассказывать девочке, что мать дважды пыталась убить, а затем отвергла её?
— Я слышала о таком, — грустно подтвердила я. — Существует болезнь, которая иногда поражает женщин после рождения ребёнка.
Муртек присел рядом с бесформенной грудой и начал нараспев молиться.
— Идём, леди, — сказал Тарек. — Больше вы для неё ничего не сможете сделать.
— Ты уже сделала вполне достаточно, — продолжил Эмерсон. Я пристально взглянула на него, подозревая сарказм, но его лицо было серьёзным и сочувствующим. И, кроме того, ужасно бледным. Чем раньше он получит медицинскую помощь, тем лучше, и всё-таки я задержалась, не желая оставить несчастную женщину без каких-либо прощальных слов. Но каких? Благородные фразы христианского похоронного ритуала казались мне неуместными.
Как часто бывает, Эмерсон пришел ко мне на помощь. Мягко и звонко он произнёс: