—«А может и НЕ НАШИ» —ответил он мне в тот день.
—И что это значит?
—Вот этот вопрос я и задаю себе все последние дни. Лавкрафт в своей книге предупреждает читателя, что в полярных глубинах Антарктиды таится некая Сущность Зла – подлинного Хозяина нашей планеты, который в любой момент может вернуть себе могущество и власть.
—Ну-у… —протянул Пауль разочарованно, —этим он мне Америку не открывает. Почти во всех религиях мира присутствует некий мистический урод, готовый после Апокалипсиса захватить власть на Земле.
—Да. Но не в одной религии мира не упоминается, что он будет «выходцем» из Антарктиды. Скорее, это наместник ада, клоаки подземелья, а не снеговых льдин Антарктики – вот, что заставляет задуматься. Разумеется, Лавкрафт всего лишь художественный творец своих собственных мыслей, однако, как говорится, дыма без огня не бывает. – Георг махнул рукой. – Таким образом, почти всякая экспедиция, побывавшая когда-нибудь в Антарктиде, привозила с собой из путешествий всевозможные рассказы о загадочных событиях и явлениях, далеко не природного свойства. Эти сведения, не поддающиеся логическим объяснениям, лишь подогревали интерес к Южному континенту. Наши с тобой земляки, братья-философы Веберы, сопоставив древние мифы о сотворении Земли с новыми данными, с долей смелости заявили, что прародиной всех людей является далёкая и загадочная земля – Антарктида. Много миллионов лет назад, полагали они, на Земле существовал единственный огромный континент Гондвана. После глобальной катастрофы, скорее всего, столкновения Земли с астероидом, он распался на куски, ставшие позже Америкой, Австралией, Евразией, Африкой, Антарктидой, Атлантидой и Арктогеей, которая постепенно смещалась на Север и, в результате всеобщего таяния, превратилась в нынешнюю Гренландию. Атлантида же – эта месо легендарной сверхцивилизации, долгое время существовавшая обособленно – постепенно канула в вечность. Вот теперь мы с тобой и подошли вплотную к тому вопросу, который задают себе современные учёные на протяжении последнего десятилетия.
—Ты имеешь в виду, не является ли Антарктида той самой Атлантидой?
— Да. И, описанной Платоном, заметь, весьма поверхностно. Кто знает, может она действительно и является прародиной всего человечества на Земле. Не забывай о карте Пири Рейса.
—Да-да, помню. На ней Антарктида изображена, как зелёный континент с реками и озёрами.
—Вот. И прибавь теперь к этому рассказ помощника Скотта о гигантском бескрайнем котловане с травой, деревьями и тропическими животными, которые не могут существовать во льдах априори.
—Мда-а… —протянул задумчиво Пауль и надолго предался созерцанию прибрежных, накатывающих на песок волн вечернего океана.
Георг не прерывал размышления своего приятеля. Там, куда они сейчас возвращались, шла война. Мировая война. Тысячами гибли люди, разрушались города и, казалось, сама цивилизация встала на дыбы. Так что, пока представляется такая зыбкая возможность полежать на пляже и подумать о мыслях, далёких от трагедии, навязанной половине мира их фюрером, пускай Пауль подумает – Георг, собственно говоря, только и рад был этому.
А сам же, потягивая местное пиво, он стал размышлять совсем о другом…
№ 4.
На следующий день рано утром все шесть субмарин вышли на внешний рейд и погрузились в режим подводного хода, следуя заданному курсу. Каравану предстояло, минуя слева по маршруту побережье Сомали и мыс Хафун, войти в Аденский залив, где их поджидала эскадра из четырёх крейсеров Военно-Морского Флота Германии. Крейсеры «Лютцов» и «Роберт Лей» стояли на рейде у острова Сокотра, принадлежащий халифату Йемен, остальные два крейсера патрулировали воды близ французской территории Аферов и Исса недалеко от порта Джибути. Таким образом «Принц Ойген» и «Вильгельм Густлов» образовывали безопасный коридор по всему Баб-Эль-Мандебскому проливу, для вхождения затем каравана в Красное море.
Георг с Паулем заступили вечером на ночную вахту и, не успев как следует расположиться в рубке управления, Пауль тут же принялся выпрашивать у друга продолжение загадочной истории освоения ледяного континента. Делать на дежурстве всё равно было нечего, и Георг с готовностью согласился. Ему весьма импонировало, когда его приятель выказывал крайнюю заинтересованность в той или иной сфере, вместо того, чтобы предаваться несуществующим грёзам о берлинских варьете и прочих увеселениях давно минувших мирных дней их столицы.
Усевшись удобней в кресло помощника рулевого, он весьма активно потребовал: