Это проклятое место действительно казалось необъятным, Антонию тут же припомнились слова бедной Руни о том, что Сорный Лес разрастается, захватывает новое жизненное пространство.
«Попробуй, пройди! — ядовито шелестел и смеялся лес. — Попробуй, найди черную башню!»
Смех этот, однако, не сломал Антония. Наоборот, молодой владелец поместья с удвоенной силой начал расчищать себе дорогу. Неожиданно он услышал вдали голоса. Тут есть кто-то, кроме него?
Антоний прошел еще немного вперед, и голоса слышались явственнее. Может, он сам шел навстречу этим людям, а может, — они ему? Антоний решил не избегать встречи; каких-либо стычек он не боялся, но вдруг там кто-то из случайно забредших сюда местных жителей? И они помогут ему советом: как лучше пройти к башне?
Он продолжал продираться вперед, несколько раз цеплялся за какие-то пни, коряги, дважды упал. Он окликал людей; те, видимо, не услышали, хотя были совсем близко. К счастью, деревья и кустарники слегка поредели, появился просвет — поляна. Оттуда и доносились голоса. Антоний вышел на поляну и обомлел…
Среди гнилушек и пней стоял стол, уставленный винами и закуской. Несколько человек — мужчины и женщины, выпивали, смеялись, о чем-то увлеченно спорили. Антония не так поразило, что он увидел веселую компанию среди этой страшной глуши, в непогоду. Он УЗНАЛ всех, сидящих здесь! Прошлое вновь возникло перед Антонием. Он видел Грая и Рукка, Ниэгро и Оливию, Ирину и Чака, видел свою мать, мило болтавшую с доктором Мирко и адвокатом Килем, и даже маленького мэра Джолнса с его огромной женой Сибиллой.
Антоний не мог понять: что это? Убийцы и жертвы воскресли и сидят за одним столом? Первым Антония заметил доктор Мирко.
— А вот и наш молодой друг! — вскричал он. — Просим, просим к нашему шалашу!
— Проходите, — поддержал его Джолнс, вгрызаясь зубами в жирный кусок курицы. — Пикник на поляне — самое лучшее, что может быть.
— Подождите, — остановила их Оливия. — Надо ему все объяснить. Кто лучше всех это сделает, как не родная мамочка.
При этих словах все почему-то захохотали. И тогда к Антонию обратилась Таис.
— Сынок, — слово прозвучало слишком иронично, — тебя удивляет, что мы все здесь. Дело в том, что это был специально разыгранный к твоему приезду спектакль. А мы все актеры.
— Да, да, — подтвердил актер-Киль. — И сейчас, кстати, сюда придет твоя любимая зеленоглазая женщина.
Все опять засмеялись, а актриса-Таис продолжала:
— Подумай, разве может все это быть на самом деле. Мир слишком материален для подобных фантазий.
— Спектакль?.. — пробормотал Антоний. — Но для чего?
— Друг мой, ты слишком увлекся романтическими идеями о свободе и процветании всех и каждого. Да, мир — театр, как говорил классик. Но пора, наконец, понять, что жизнь слишком сильно отличается от сцены. Актеры произносят горячие монологи о добре, дерутся за справедливость со злодеями, а по окончании спектакля или съемок фильма едут с этими же злодеями в обнимку, подличают, предают, продают. Герой-бессребреник оказывается настоящим скрягой. Отважный воин — трусом и подлецом. Помнишь, как уже здесь, в лесу, ты вспоминал Фауста. С твоего разрешения я продолжу его монолог:
Всю жизнь в борьбе суровой, непрерывной,
Дитя, и муж, и старец пусть ведет,
Чтоб я увидел в блеске силы дивной
Свободный край, свободный мой народ!
Едва она закончила, как за столом раздался настоящий взрыв хохота.
— Почему вы смеетесь? — прошептал Антоний.
— Как не смеяться, «сынок»? Фаусту копали могилу, а он кричал: остановись мгновение, ты прекрасно!
— Вот вам настоящая свобода! — актер-Джолнс показал на курицу, которую все еще не мог доесть. — Кто не понимает этого, тот полный осел. Грай, Ниэгро, верно я говорю?
Актер-Грай и актер-Ниэгро лишь закивали головами. Если там, на сцене они являлись лидерами, то здесь, в реальной жизни — бессловесными статистами. Все выворачивалось наизнанку, заставляя точно так же вывернуться каждого.
— Друг Антоний, ну чего ты стоишь на краю полянки. Иди же к столу! — командовал бывший слуга Рукк. — К НАШЕМУ СТОЛУ.
Антоний внимательно вгляделся в глаза актеров. Они были пустыми, холодными, безжизненными; глаза заводных кукол-автоматов, изготовленных в цехах одной большой фабрики. И теперь заводные куклы смеются, издеваются, читают мораль, вершат правосудие. Антоний шел к ним и с каждым шагом все сильнее ощущал холод бездушных автоматов, он выхватил меч и с одного удара разрубил стол! Актеры не возмущались, не бунтовали, а лишь механически поднялись, приветствуя право и мораль сильного. Антоний еще раз ударил по обломкам стола! И еще раз!.. И только теперь заметил, что меч со свистом рассекает воздух. Нет никаких актеров и никакого стола. Пустая поляна, на которой одиноко торчали несколько пней.