– Значит, это вы прилетели на гидросамолете? – неожиданно дошло до нее. Мэллори кивнул, с ужасом глядя на Дэйва и его спутника. – Он дожидается, чтобы забрать вас отсюда. – Кэтрин, подавляя панику, глянула с напускным спокойствием.
– Да-да. Тогда едем! – заторопил он.
– Один из них стоит в дверях, – охладила она его.
– За туалетом пожарный выход. – Он снова оглянулся на стойку. Кэтрин трясло, но она боялась пошевелиться. – Скорее, мисс Обри, сюда... ну, пожалуйста!
8
Бесплодная погоня за мечтой
– Маршал Харьков, вы утверждаете, что части 105-й гвардейской воздушно-десантной дивизии действовали на улицах Душанбе по вашему прямому приказанию? На экране ваша работа? Вы гордитесь ею? – настойчиво спрашивал Диденко.
В ряду стоящих вдоль стены просторного кабинета Никитина телевизоров светился один экран. Было видно, что толпы людей рассеяны, летели одиночные камни и бутылки с бензином... правда, улицы завалены не просто видневшимися на переднем плане обрывками бумаги и булыжниками; вдоль обсаженного деревьями широкого пустынного бульвара валялись трупы убитых, всего около сотни. Вдали чадил, догорая, автобус. На многих убитых тюрбаны, много женщин, дети. Единственными двигавшимися на экране предметами были боевые машины пехоты, должно быть, доставленные по воздуху. Одним словом, зрелище опустошения, какое только и можно ожидать, когда, словно свору натасканных псов, спускают с цепи гвардейскую дивизию.
Диденко взглянул на Никитина и был поражен, что тот нахмурился, – предупреждение ему, Диденко, черт возьми! Диденко не собирался нападать на сидевшего с каменным лицом этого тупого болвана Харькова, но снятые крупным планом сцены массовой бойни – иначе не назовешь – привели его в бешенство. А теперь оказывается, что Никитин заодно с остальными тремя, присутствующими в кабинете. У Диденко, приехавшего позже других, было такое ощущение, что он по ошибке попал не туда, не на то заседание. Его злили нескрываемое презрение со стороны Лидичева и едва сдерживаемая ярость Харькова. Проведя рукой по редеющим волосам и сжав ее над головой в кулак, спросил:
– Как, черт побери, это случилось... как до этого дошло?
– Потребовались решительные меры, – словно отмахиваясь от мухи, невозмутимо проворчал Харьков.
На экране в придорожной канаве, обнявшись, лежат двое ребятишек, сквозь одежду сочатся струйки крови. Открытые глаза устремлены в небо. Боже, такой кадр мог придумать только очень изощренный режиссер!
– Что вы наделали, товарищ маршал... Что вы наделали! – прошептал Диденко, но в этом кабинете, в этой компании эти слова прозвучали, словно реплика актера перед безучастными зрителями. Но это действительно была бойня. Он повернулся к ним спиной и поглядел в глаза Никитину.
– Александр Александрович... товарищ генеральный секретарь, неужели это нельзя было предотвратить?
На мгновение глаза Никитина растерянно забегали, но очень быстро лицо превратилось в неподвижную маску. Прокашлявшись, он сухо заявил:
– Товарищ Диденко, маршал Харьков действовал, имея полномочия.
Товарищ Диденко?.. Эти слова потрясли, ударили его, привели в замешательство. Его не оставляло раздражение, с которым он приехал с заседания Моссовета, где ему открыто бросили вызов в связи с ростом цен! Приспешники консерватора Лидичева бросили ему в лицо старое клеветническое обвинение в культе личности! Он удерживался от искушения посмотреть в глаза консервативной троице – члену Политбюро Лидичеву, представителю армии Харькову и шефу КГБ Чеврикову. До него дошло, что они с Никитиным теперь по разные стороны стола, а не как бывало – он со своими идеями и Никитин против этих троих.
Словно он ввалился на собрание заговорщиков, где целью заговора был он сам.
– Маршал Харьков не имел права действовать, не имея на то безусловных полномочий от Политбюро и Центрального...
Никитин нетерпеливо оборвал его:
– Некогда было собирать Политбюро, не говоря уже о пленуме Центрального Комитета, Петр. – То, что его назвали по имени, было небольшой уступкой, отходом от сценария. – Пойми же ты наконец! Прошлой ночью во время беспорядков погибло двадцать человек. Милиция... – Он смотрел мимо Диденко, видимо, в сторону председателя КГБ Чеврикова, – не владела обстановкой. Пришлось посылать войска.
– С приказом стрелять на поражение?
– Только в случае необходимости, – мрачно заметил Лидичев. Ночью в Душанбе сожгли здание ЦК. Пришлось восстанавливать порядок.
– В конечном счете в Таджикистане под вопросом оказалось само руководство со стороны партии, – вставил Чевриков. Хор из сталинистской литургии, только без музыки – словно кантата но случаю выполнения пятилетнего плана, не прибавившего хлеба в магазинах, – фарс, и только!
Он в упор посмотрел на Никитина, будто ожидая, что тот положит конец банальной болтовне, но генеральный секретарь не отвел жесткого взгляда пустых, как его очки, глаз. Да он же здесь просто для мебели!
Диденко направился к окну, пересекая кабинет с высокими потолками, такой знакомый и непривычно изменившийся благодаря присутствию этих троих и – он на мгновение остро ощутил это – отсутствию в нем Ирины. Ее не было среди ее часов, картин и мебели; не было в этом кабинете, где они строили столько планов, нетерпеливо и увлеченно, словно дети, мечтающие о каникулах или загородной прогулке... столько надо сделать и так мало времени.
Он остановился у высокого окна, глядя через ворота Кремля туда, где в дрожащем свете выстроившихся вдоль набережных фонарей тысячами золотых рыбок переливалась река.
Никитин продолжал:
– Воздушно-десантные дивизии непосредственно подчиняются маршалу Харькову как министру обороны, и он решил – совершенно правильно – направить их, а не... менее опытные войска.
– Ясно, – рассеянно пробормотал Диденко.
Заседание Моссовета было не более чем репетицией к этой стычке. После разговора с Валенковым в квартире Ленина он лишь накоротке и безрезультатно встречался с Никитиным. Тот, отшучиваясь, избегал нужного Диденко разговора о не предвещавших добра смещениях и назначениях на государственные посты, о смещении Диденко с поста секретаря Московского комитета партии. Но Никитин – еще бы! – был теперь очень занят со своими новыми дружками!
Не ребячься, уговаривал он себя. Злостью здесь не возьмешь и тем не менее эта встреча, увиденное на экране... поведение Никитина вывели его из себя! Эти трое как раз и рассчитывали на его опрометчивый шаг: ждали, когда он сбежит но трапу, чтобы с облегчением его поднять.
– Авторитет партии в Таджикистане, особенно в столице, был сильно подорван. Мы не могли позволить, чтобы это продолжалось, – опять сказал Лидичев. А Никитин согласно кивал.
Что я и говорил Валенкову, с до смешного неуместным в данном случае злорадством отметил про себя Диденко. Никитин предпочел легкий путь к тому, чтобы сохранить власть. Выходит, Лидичев и иже с ним знают его не хуже моего, заключил Диденко.
– Мы же согласились, – навалившись грудью на огромный письменный стол, взорвался он под нежный звон оставшихся от Ирины изящных французских часов, – вот в этом самом кабинете, мы, трое... – Он помедлил, отметив их минутное смятение, которое снова сменилось выражением твердой непогрешимости, и продолжал: – Мы согласились, что если народ отвергнет партию, так тому и быть. Кто-то из них позади него изумленно охнул!
– У нас никогда не было намерения отрекаться от исторической роли партии, – тихо, но уверенно про износ Никитин. – Такого политического выбора не предусматривалось. Да и не могло быть в свете основных партийных...
– Так мы же согласились! – прервал его Диденко.
– Этого не было!
Диденко вернулся к окну. Кончено. И так просто. Всего несколько слов, и он лишился доверия Никитина и даже его покровительства. Мы согласились! Нет, не согласились! В глазах навернулись слезы – глупо и неловко, но что поделаешь? Что бы за этим ни последовало, это будет движение вспять, прихорашивание трупа. Когда шел к окну, мельком взглянул на три сидевшие в ряд фигуры с каменным выражением на лицах. В реке отражалась цепочка огней.