– Помнится, пару образцов разобрали. Мы их раскурочили, чтобы использовать части для других целей. Что до остальных... – Он устало, раздраженно потряс головой. – Последние два мы делали для янки. Говорили, что они вложили денег больше всех, и вот, чтобы ублажить долбаный Пентагон!.. Не знаю, что с ними стало. Из Калифорнии приезжал один жирный ублюдок, пытался заявить на них права... еще помню, паршивый южноафриканец, который все время задирал нос, добился, чтобы их перестали курочить...
– Южноафриканец? – Слишком яркое солнце, слишком зеленая трава, Малан и Шапиро, опускаемый в могилу гроб. Ритмы рока на соседних похоронах, ослепительный блеск океана на горизонте.
– Основной держатель акций. Надо отдать ему должное, вложил средства, когда дела уже пошли неважно. А фирма калифорнийского педераста поставляла электронику.
– Малан? Так его звали?
– Южноафриканца? Да... богач. Наверное, большой пройдоха... не то, что я!
Обри поднялся, заставив вздрогнуть Лескомба.
– Извините, мой дорогой, по-моему, вам здорово досталось за последнее время! Я собираюсь позвонить в Лондон – знаете ли, кое-какое влияние у меня там есть – и вытащить вас из этого ужасного подвала! Когда вы как следует выспитесь, побреетесь, примете ванну, мы поговорим еще. А так не годится!
Он отвернулся, чтобы не видеть потрясенного благодарного лица Лескомба, и обратился к камере на стене.
– Беседа окончена! – крикнул он. – Закажите разговор с Лондоном... выпустите меня!
Обернулся к Лескомбу, проваливающемуся в нереальный мир одиночества, правда, оживляемого робкой надеждой. Обри ободряюще кивнул головой.
– Не надо ничего говорить, дорогой мой: я сделаю для вас все, что смогу. Возможно, немного... по крайней мере попытаюсь вытащить вас отсюда!
– Благодарю вас, – хрипло произнес Лескомб.
Значит, Малан – основной держатель акций "Рид электроникс", один из компании удальцов, ринувшихся спасать то, что осталось от проекта ДПЛА. И еще Шапиро?..
– Так, для записи... этот джентльмен из Калифорнии... Не Шапиро ли случаем?
Лескомб утвердительно кивнул.
– У нас всегда было много работы для них... а у них для нас. Они внесли много своего в две модели, которые предназначались для того, чтобы произвести впечатление, по крайней мере внешне... – заговорщически сообщил он, чуть было не подмигнув. – ...в Пентагоне, на вашингтонских генералов. Жаль, что ни черта не получилось, не так ли? – злорадно ухмыльнулся он, вытирая щеки и снова прикрывая глаза, полные жалости к самому себе. – Было бы много работы. Черт возьми, я бы, может быть, разбогател, получив свою долю акций, и хотя бы этим ублажил эту суку!
В глазах снова ужас утраты. К радости Обри, открылась дверь. Он проскользнул в нее, словно кот.
Шапиро, Малан... по крайней мере два опытных образца направились?..
Он бешено распахнул дверь.
– Лескомб... их что, отправили в Америку, эти два образца?
– Не знаю, – последовал невразумительный ответ. – Поговаривали, что в последний момент была отчаянная попытка организовать демонстрацию для Пентагона, спасти проект...
Обри сунул голову в дверь.
– Так. Где они находились – в Англии или Америке, когда министерство обороны аннулировало проект?
Лескомб устало пожал плечами, мысленно уже вернувшись в атмосферу страха и одиночества. На лице готовность угодить Обри, лишь бы тот задержался. Как и ожидал Обри, сейчас польется много слов, только бы не закрылась за ним дверь.
– Не знаю... – Известно ли Лескомбу что-нибудь? Надо ли было инсценировать этот театральный уход и возвращение или же надо было продолжать терпеливо, настойчиво выуживать информацию? – Не могу вспомнить... – в дрожащем голосе мольба – ...когда у нас без конца болтался Малан – до или после аннулирования проекта? Я же не член совета директоров, – вспыхнула и тут же погасла обида. Бегающие глаза снова умоляли не уходить.
– Ясно. – Еще несколько минут, и факты уступят место выдумке. В данный момент вряд ли узнаешь что-либо полезное. – Хорошо, дорогой мой. А вы! – бросил он дежурному, который, как должно, тут же вытянулся в струнку. – Я требую, чтобы этому человеку немедленно дали помыться... и чтобы была горячая пища. Немедленно, поняли?
За дверью осталось бледное, залитое слезами, благодарное лицо. Он торопливо прошел по коридору и поднялся по ступеням, на которых чем выше, тем меньше пятен плесени. Поднявшись на первый этаж, встал перед старыми напольными часами. На кафельный пол холла падали холодные предвечерние блики осеннего солнца.
– Немедленно свяжитесь с Годвином – поторопитесь!
Небритая физиономия, мятая одежда как нельзя лучше подходили к обстановке, подумал про себя Харрел. Даже легкий запах немытого тела и потной одежды. Все вместе говорило о неотложности дела, о его неутомимой работоспособности, о недовольстве, заставившем лично прибыть на западное побережье. За высокими сильно затемненными окнами, словно соленая пустыня где-нибудь в глубине материка, бесконечно простирался Лос-Анджелес. Он стоял, заложив руки в карманы и угрожающе подав вперед плечи, глядя на затянутый дымкой огромный белый город, который он не любил, находя его таким же нездешним, как и те, где он бывал в зарубежных командировках, где он гонялся за Хайдом, который теперь был здесь, в Калифорнии. С женщиной, племянницей Обри; оба скрываются от него. Здешняя служба напортачила: дали возможность женщине укокошить одного из своих и выскользнуть из сети.
Его ярость, как коварное подводное течение, крылось под поверхностью. Отвернувшись от окна, свирепо глянул на собеседника.
– Слушай, Беккер... ты упустил бабенку. Не имеешь представления, где она сейчас, куда надумает податься, и не в состоянии добраться до Хайда. Может, твои ребята слишком много греются на солнышке, а? – Он пристально посмотрел на Беккера, отчасти чтобы доставить себе удовольствие. Высокий светловолосый парень по другую сторону стола испуганно вздрогнул. – Итак, где они? Ты не помешал тому, чтобы твоему напарнику камнем раскроили череп. Ты вообще-то на что-нибудь способен?
– Виноват, сэр... – Ярость рвалась из него наружу, но пока он сдерживался. – Мы не имели представления о важности и срочности этого дела, когда с Фрэнком... э-э, Доггеттом отправились на озеро Беррьеса. Это все, что я могу сказать. Вы не дали нам знать, что все взаимосвязано... сэр.
Харрел поморщился и снова повернулся к темным дымчатым стеклам. Где-то на пределе зрения более жесткий блеск, вероятно, океан. Горы спрятались в дымке. Перед глазами только шероховатая соляная пустыня Лос-Анджелеса, улицы, словно возникшие от жары трещины, а двигающиеся по ним машины еле различимы. Снаружи до того жарко, что было бы неудивительно, если бы попавшие в уличную пробку водители стали стрелять друг в друга.
– О'кей, Беккер. Валяй отсюда. Ступай, ищи женщину и ее нового дружка, а? Они вынюхивают что-то на меня, на нас. Что-то такое, о чем знал или подозревал Фраскати. Они не могли уйти далеко. Ступай, достань мне самые последние результаты объявленного полицией розыска. Уж это ты, надеюсь, сумеешь.
– Засранец, – послышалось из-за захлопнувшейся двери. Он улыбнулся. Посмотрел на часы. Еще нет одиннадцати. Город казался иссохшим, старым, нечетким, будто солнце простояло высоко в небе не несколько часов, а несколько дней.
Розыск был объявлен вчера вечером в пять часов. Скрежеща зубами, сердито фыркая, он подошел к выделенному ему столу с разбросанными всюду и сваленными на вращающийся стул папками с делами и другими бумагами, провел рукой по волосам, безуспешно пытаясь успокоиться. Хайда послали вывезти женщину или разузнать, что было известно ее любовнику. А они и сами точно не знали, что было известно Фраскати, потому что здешние лоботрясы убили его вместо того, чтобы выкрасть!
...И он был вынужден признать, что все, казалось, шло хорошо, выглядело о'кей, пока при тщательном расследовании не вылезли наружу кое-какие ниточки. Как только он узнал, что Кэтрин Обри – родственница... возможно, ему говорили, но не привлекли к этому факту его внимание. Как только он осознал его важность, то сразу увидел во всей операции торчащие уши, кровь под ногтями и другие улики, которые могут выплыть наружу.