– Стараюсь не смотреть.
Он снова закрыл глаза, сосредоточенно слушая волшебное переплетение плавно переливающихся звуков саксофона и сопровождающего его пианино.
С двумя банками пива вернулся Сэм. Хайд выпил свою залпом, чернокожий прихлебывал мелкими глотками.
– Так что ты хочешь, голубушка?
Она глубоко вздохнула, медленно выдохнула, выпрямилась на стуле.
– Мы... хотим знать о последнем посещении отца. Не помнишь, приводил ли он с собой Джона?
Банка Хайда была пуста. Сэм принес другую. Саксофон и пианино поменялись ролями – теперь высокие теплые ноты тенора обволакивали и ласкали, а пианино диссонирующе стучало, словно в закрытую дверь. Хайд глотал пиво с неубывающей жаждой.
– Точно, Джон был здесь с твоим отцом. В тот вечер играл Кении Бэррон... там были две композиции твоего отца. Ему правилось...
– Да-да, – нетерпеливо прервала она. – Долго они здесь были?
– Я видел их после начала второго выхода... наверно, в половине первого. Они здесь ужинали. – Он печально покачал головой. – Какая жалость, я же с ними не попрощался, голубушка. Я же видел его в последний раз. – Ее раздражали набежавшие на глаза Сума слезы. Легко любить чужим людям, внушала она себе, когда не живешь бок о бок и ни за что не отвечаешь.
– Они вам ничего не оставляли? – небрежно спросил Хайд. – Скажем, сверток, или что-нибудь еще на хранение? – Музыканты кончили играть, и он тут же громко зааплодировал.
Саксофонист, ухмыльнувшись, откликнулся:
– Эй, Сэм, кто этот парень, который так любит музыку?
– Постарайся, чтобы он остался до выхода, – добавил пианист.
Сэм, нахмурившись, отрицательно покачал головой.
– Нет, ничего не оставляли, голубушка. Много говорили... большей частью говорил твой... я хочу сказать, друг Алана. Похоже, он очень спешил куда-то еще. Но здесь ничего не оставлял.
– Куда они уехали?
– Отец Кэтрин повез парня к себе домой.
– Ты уверен?
– Точно. Я слышал, как они договаривались, когда подсел к ним на минутку.
– Что ты еще слышал?
– При мне парень ничего такого не говорил. Я думал, что он говорил о тебе, голубушка... извини.
Эстрада опустела, словно подсказывая Хайду встать.
– Пойду взгляну, что снаружи. – Он, словно простуженный, тяжело задышал. Затем, встряхнувшись, словно пес, выпрямился. – Побудь здесь, пока не вернусь. Скажи Сэму, который боится за тебя, что ты не грабила никакого банка. Но не говори ему ничего такого, что навлекло бы на него неприятности, о'кей? – предупредил он. Сэм широко раскрыл глаза. Он был встревожен.
– Значит, ты тот парень, которого они ищут вместе с моей деткой.
– Это мы. Бонни и Клайд. Но нас здесь не было – понял?
– Об этом можно было не говорить.
– Извините.
Хайд мгновение разглядывал лицо женщины. В глазах настоящий страх перед ближайшим будущим. Она знала, что им придется ехать в Саусалито, в отцовский дом. Он передернул плечами, злясь на нее. Он не верил, что ей все здесь безразлично. Ее прошлое – вся жизнь за исключением последних нескольких дней – готовило ей ловушку, куда бы она ни шагнула. Хайд прошел через зал в коридор, ведущий на задворки клуба и к автостоянке, мимо зловонной уборной и узенькой кухни, где одинокий китаец задумчиво помешивал в котле. Потом стало прохладнее. Темная синева неба сливалась с отраженным рассеянным неоном сотен баров, клубов, притонов гомиков, театров живого секса.
Он высунулся в дверь, наблюдая за машиной. Огни Сан-Франциско фантастически карабкались вверх, сползали вниз, разбегались в разные стороны, точно отражаясь от чешуи гигантского многотелого чудовища. Через невидимую водную поверхность Оклендского залива перекинулся мост. По нему, сливаясь, мелькали огни фар. Он напрягал зрение и слух, пока не озяб. Город, казалось, соскользнул в невидимую воду. Тряхнул головой. Черт...
Потер руки. Высоко в небе теплились звезды. В залив заползали белые клубы дыма.
Ей не хотелось ехать в Саусалито, и он размышлял, стоит ли брать ее с собой. Ехать туда нужно было сегодня ночью. Мысли путались и вертелись, словно затеявшие возню ребятишки. Там был последний след Фраскати. Человека, с которым он встречался, не было в живых. Женщина не была в Саусалито со дня похорон и не имела представления, можно ли там что-нибудь найти. Тогда пусть уезжает. Значит, вывезти ее, чего она больше всего хочет, вернуть ее, как подарок, Обри и исчезнуть. Заставить Обри помочь ему бесследно исчезнуть. Укрыть его от Харрела.
Постепенно бег мыслей замедлился. Стала исчезать иллюзия безопасности. Он улавливал звуки саксофона внутри клуба, шум движения по Бродвею, отдаленный рев противотуманных сирен на заливе, приглушенные звуки, доносившиеся из баров, клубов, кафе, магазинов.
Все личное, вся ее прошлая жизнь с ее призраками рухнула при столкновении с его миром. Ее горе в связи с утратой Фраскати уродливо перемешалось с комплексом вины. К тому же теперь в ее жизнь вторглись приказывающие вооруженные люди. Они уже убили ее любовника и пытались убить ее. Она стала для него обузой, и у него, с жалкими остатками профессиональных навыков и интуиции, не было сил справиться с ней; ему нужно было выжить, а она отвлекала от этой элементарной необходимости.
Значит, выжить... забыть о ней.
Он стал спускаться по проулку позади клуба. На перекрестке бешено плясали неоновые огни, по ушам бил оглушительный нестройный шум. Поперек дороги в обнимку с продолговатым свертком валялся пьяный. От него страшно разило, и Хайд облегченно вздохнул, выбравшись, наконец, в море света, музыки и кричащих вывесок. "ПОЛНОСТЬЮ ГОЛЫЕ... ЖИВОЙ СЕКС – МУЖЧИНЫ С ЖЕНЩИНАМИ... СЕКС И РОК-Н-РОЛЛ". Его сразу проглотила толпа, и он почувствовал себя неуверенно, впервые оказавшись в городском окружении. Засунув руки в карманы, он медленно брел по тротуару, провожаемый ослепительными улыбками и грозными усмешками швейцаров и вышибал, переступая через ноги пьяных, задевая за длинные рукоятки рулей мотоциклов "харлей-дэвидсон", вдыхая запахи пива, сладковатого дыма, гамбургеров и сосисок. Перед ним шли в обнимку двое мужчин. Перебранка на испанском языке, спор на щелкающем, словно фишки маджонга[8], кантонском наречии; бурлящая энергия улицы опустошала его. Ряды автомашин с затемненными ветровыми стеклами. Он отворачивался от света уличных фонарей. Руки в карманах разжались – признак того, что к нему возвращается былая уверенность и сноровка. Начинал осваиваться в новой среде, признаваясь себе, что Харрел почти довел его до панического состояния.
Пока рядом была эта женщина, ее заботы и тревоги мешали об этом думать.
"Форды", «линкольны», дешевые импортные джипы, мотоциклы. Зеленая человеческая фигурка сигналила, что можно переходить, и он пересек улицу, чтобы проверить противоположную сторону. Дыхнул перегаром пьяный, визгливо рассмеялся гомик. Взвинченная атмосфера улицы не мешала сосредоточиться. Пустые машины, запертые машины, мопеды, словно лошади у привязи или просто лежащие на боку. Проститутки в шортах и мини-юбках с вываливающимися из блузок грудями, с размалеванными, словно страшные маски, физиономиями. Черт побери...
В переулке, укрываясь в темноте, целовались двое мужчин. Седовласый джентльмен с женщиной много моложе него направлялся в сторону джаз-клуба. Мерцающая световая реклама с именем Дэвида Мэррея выглядела крошечной в сравнении с соседними, отражающими все с буйством эротических сцен. Замедлив шаг, задержался у витрины магазина. Безделушки, ковбойские шляпы, куклы, шали... машина с пассажирами. Еще раньше его насторожила дважды медленно проплывшая по Бродвею полицейская машина с мигалкой. И сейчас мимо проезжала полицейская машина. Из стоявшего седана просигналили в ответ. Кто-то, задев его, извинился, подняв руку. Согнувшись, словно пьяный, он подошел поближе к машине...
...В заднем стекле две головы, повернутые в сторону джаз-клуба. Выпрямившись, Хайд двинулся вдоль витрины китайского ресторана, вдыхая острые, пряные, вкусные запахи. Остановился на краю тротуара, натянутый, как струна, уверенный в себе. Опасность уменьшилась до размеров двух сидящих в "форде" шпиков. Когда они с Кэтрин приехали, "форда" здесь не было. Пока один из его пассажиров не пойдет посмотреть, им ничего не известно, поэтому они не в счет. Затесавшись среди туристов, ростом едва ли выше окруживших его вездесущих японцев, он на зеленый свет перешел улицу. Прошмыгнул в проулок. Пьяница гнусаво распевал песни, а на него, облегченно задрав лапку, мочилась собачонка. Хайд остановился, продолжая следить за "фордом".