— Тут камней на тысячу иров хватит… — прокомментировал утуроме. — Что, пока не посетила тебя удача?
— Пока еще нет, — ответил Тус, продолжая ворочать камни, всматриваясь в каждый обломок.
Блестело все: тоненькие чешуйки глассы, кристаллики витриона, а иногда и просто свежий скол черного альфита. Скала не раз обманывала несчастного Туса, не раз он бросался вслед за скатившейся по склону вывороченной глыбой и возвращался ни с чем.
— Ну, и куда же ты денешь берилл, если вдруг найдешь его?
— Продам… Никит поможет.
— А дальше?
— Надо бы помочь монастырю… И себя не обижу.
— Помочь монастырю… Похвально… — пробурчал утуроме.
— Я пока еще ничего не нашел, — ответил Тус.
— Я тоже. — Нахт вновь обратил свой взор к стене.
— И да поможет тебе Хрон, — Тус улыбнулся, — только я все уже осмотрел. Здесь не пройти.
— И с той стороны? — Нахт кивнул на противоположный берег.
— И с той…
— А над водой?
— И там стена без единой трещинки.
— Ничего, два глаза хорошо, а четыре лучше…
Нахт спустился вниз, и за это время Тус успел перевернуть еще несколько камней. Затем служка снова услышал рядом дыхание Нахта.
— Ты, когда осматривал, переплывал?
— Нет… — ответил Тус, — обходил. Холодно…
— А я попробую…
Вскоре снизу донесся плеск воды. Туса немного испугало такое решение утуроме: Нахт был немолод, а озеро достаточно широко. Однако опасения служки были напрасны: через полминты Нахт стоял на противоположном берегу и растирался хламидой.
Туса поразило тело утуроме: коричневое и неестественно худое, оно казалось стволом высохшего кедроса.
Однако, натянув теплые штаны и телогрейку, утуроме сразу пополнел, и в этом одеянии, с гладко выбритой головой и морщинами, избороздившими лицо, стал похож на монаха. «Утуранский жрец, — подумал Тус, — тот же самый монах, с чего бы ему быть толстым?.. Хотя наш Эант скорее наоборот…» Служка представил голого Эанта, нерешительно трогающего босой ногой воду, так, словно она была кипятком. Неправдоподобность этой сцены развеселила Туса, и, не сгоняя с лица улыбку, он спросил:
— Ну, как водичка?
— Холодный, — ответил Нахт. — Очень холодный.
— Холодная, — поправил его Тус.
— Да, да, холодная… И ты верно сказал, нет там никакого подъема… Стена гладка, словно кожа Норы.
«Кожа Норы… Кто такая Нора и что у нее за кожа? — подумал Тус, возвращаясь к работе. — Золотистая, как у конгаев и утуроме?» — предположил он, но представил Натти — девушку из родного поселка. Свет Таира золотил ее белую кожу, кожу северянки. «Туси… Туси…» — В плеске воды он теперь слышал ее тихий голос. А сколько портретов было нарисовано за три ира его памятью… Сколько сладких тайных мыслей скрывалось за ежедневными молитвенными чтениями… Тусу нравилось служить и учиться, однако оставаться в монастыре он не собирался. Ир-два было нужно ему до конца постижения книжной премудрости, охотно предоставляемой Никитом. И мысленно он уже видел себя в облике храмового библиотекаря, но не здесь, среди этих величественных вершин, а внизу, в Коре. И Натти была его женой, женой мессира книжника. Для Туса, как, впрочем, и для всех монахов, двери монастыря всегда были распахнуты, а то, что их на мгновение захлопнул ветер беды, не смущало юношу.
Мир был прост и прозрачен, как горный воздух. Он был прост, пока не входила в него капризная и своенравная, красивая и желанная Нати. Здесь ее не было, и все страхи, нагоняемые стариком Никитом, казались Тусу несерьезными. По мнению служки, происходили они оттого, что библиотекарь просидел целую четверть века наедине со своими мыслями и книгами, а ученые гости вроде Нахта и Юла, да Павул со своими сновидениями, подогрели его фантазию.
Но когда появлялась Нати, даже не в реальности, а в памяти Туса, все вокруг приобретало новые измерения, мир становился недоговоренным и чудесным, как радужный водяной пузырь. «И кожа твоя чиста, как кожа Норы… Никит, наверное, знает, кто такая Нора…» Тус вспомнил родинку на плече Нати, которую она позволяла трогать ему губами, родинку, притягивающую, словно далекая звезда.
«Фу, какой ты слюнявый, — слышал он ее голос, — целоваться научись…»
«Научи…» И она проводила губами нежно, словно кончиком тонкой кисти, по его шее. Он слышал ее частое дыхание, и каждый выдох был бесконечной игрой граней драгоценного кристалла, путеводной звездой Туса.
Наступил уже вечер, и пора было возвращаться, однако Тус не терял надежды. «Завтра и послезавтра… Если позволит Никит…»