Я возмутился и дал кому-то берцем по зубам, потом кому-то навернул по чайнику самопальным ключом, потом, кажется, успел разбить пару носов, но потом меня скрутили. В процессе насовали по печени и по морде, но так, без фанатизма, просто чтоб не дёргался. Я немного подёргался всё же, но их было пятеро и довольно здоровых, а я один и без оружия. Винтовку я отдал Артёму, чтобы не мешалась в процессе. Библиотека казалась мне абсолютно мирным местом. Эх, пора бы привыкнуть, что расслабляться нигде нельзя.
Единообразная одежда нападавших, не форменная, но близкая к тому, навела меня на мысль, что это какое-то организованное формирование. Возможно, силы местного правопорядка. Может, они решили, что я собираюсь мораториум на цветмет сдать? Я попробовал объясниться, ссылаясь на авторитет Конгрегации, но меня никто не слушал. Тащили по улице, заломив руки.
Притащили, обыскали, изъяв, к моему крайнему неудовольствию всё, включая УИН. Так что порубать всех в джедайском стиле в капусту или, аккуратно вырезав кусок стены, тихо удалиться в туман, не выйдет. Помещение самым очевидным образом предназначено для насильственного удержания людей внутри. Камера этакого американского (если судить по фильмам) стиля — помещение, где вместо одной стены решётка. Внутри — жёсткий топчан, рукомойник и унитаз. Задняя стена толстая, капитальная, с крошечным окошком, боковые стены отделяют от соседних камер, они пустые. Коридор заканчивается мощной дверью, она, вероятнее всего тоже заперта, но это неважно, потому что мне и в коридор не выбраться. Странно, что шнурки и ремень не забрали, но у меня нет набора отмычек в пряжке и клинка в подошве. Плохо я подготовился.
Лёг на топчан и постепенно задремал — переходы довольно сильно выматывают и сбивают биологические часы. Небиологические у меня отобрали, так что не знаю, как долго проспал. За окошком ещё было темно. Разбудили меня тюремщики, так же молча, без объяснений, сопроводившие в кабинет, усадившие на стул и вставшие рядом. С намёком, что лучше бы мне сидеть смирно. Вскоре в кабинет вошёл неизвестный в балахоне, сел за стоящий передо мной стол, долго шуршал бумажками… Нервы мотает. Ждёт, что я начну возмущаться, требовать адвоката… Тут вообще есть адвокаты? Но я не стал. Понятно, что раз меня притащили, то просто так не отпустят.
— Какова цель вашей диверсии? — наконец, разродился балахон.
Представиться или поинтересоваться моей личностью он не снизошёл, а значит, это вряд ли полицейское расследование. Просто спектакль какой-то. Что, разумеется, вовсе не исключает его печального финала лично для меня.
— Цель чего? — переспросил я, чтобы не молчать.
Может, за молчание мне по голове треснут, я не хочу.
— Диверсии. Вы разбирали мораториум Библиотеки. Наличие специальных инструментов подтверждает, что это было намеренное и заранее подготовленное деяние.
— Нельзя сломать то, что и так не работало. Там птичьи гнезда старше меня на вид.
— То есть, вы признаете, что ваши действия были намеренными?
— Чёрта с два. Я ничего не признаю.
— Ваше признание не является обязательным, — сказал балахон, — оно влияет лишь на вашу участь. Сам факт преступления установлен с достаточной достоверностью.
— Тогда какого хера я тут делаю?
Вопрос проигнорировали.
— Кто направил вас к нашему мораториуму?
— Руководитель Конгрегации Центра, — я решил, что эта информация мне никак не повредит, но, похоже, ошибся.
— Вы признаете, что действовали в сговоре с отступниками?
— С кем? В первый раз слышу.
— Только что признались и теперь отрицаете?
— Не знаю никаких «отступников».
— Конгрегация выступила против пришествия Искупителя и тем поставила себя вне Церкви. Их цели кощунственны и безумны.
— Не в курсе, мужик, извини, — я развёл руками, но двое стоящих сзади схватили меня за локти, как будто испугались, что я сейчас замашу ими и улечу.
— Ваша осведомлённость об их целях не имеет значения. Ваша связь с отступниками доказана.
Я промолчал. Моё мнение тут, похоже, ни на что не влияет.
— Насколько сильно повреждён их мораториум?
— Понятия не имею. Я не специалист.
— Но вы собирались его починить?