— Наелась, Маш?
— Угу, псибмам!
— Отнеси Насте тарелку, пожалуйста. И чаю я сейчас ей налью…
— Как она? — спросил я у Лены.
— Переживает. Выходить не хочет. Очень расстроена, бедная девочка.
Лена как-то естественно взяла шефство над моей приемной дочерью. Настя, едва не угробившая целый мир, в этом нуждается. Она не виновата, разумеется, но поди объясни это подростку. Я пытаюсь. Вчера весь вечер просидел в ее каюте, разговаривали о всяком. Но глупо рассчитывать, что полученные психотравмы вот так возьмут, и рассосутся. Досталось ей, как мало кому достается. Надеюсь, в Школе корректоров ей станет легче, там все такие — синеглазые Разрушители, из которых пытаются воспитать Хранителей. Иногда даже успешно.
Солнце над пустыней село окончательно, на срез упала ночь, последние следы дороги растворились в фиолетовых тенях.
— Штурман, выход!
— Есть выход!
— Подлетаем? — а вот и рыжая моя соблазнительница проснулась.
Выглядит прекрасно, ведет себя как ни в чем не бывало. Она такая.
— Последний переход, Ольга Павловна, — поясняет Иван. — Полчаса — и выйдем в Центре.
— Тогда я успею попить кофе.
Иван с ней подчеркнуто корректен, по имени-отчеству. Привык в Коммуне. Но не доверяет и опасается. Правильно, наверное, делает. Это я балбес бесхарактерный, всю жизнь бабы мной крутят, как хотят.
Капитан несколько раз щелкнул клавишей селектора.
— Да проснулся я, проснулся, — недовольно ответил Зеленый. — Чего там?
— Один переход остался, ты просил разбудить.
— Хорошо, спасибо.
Центр Мира, как пафосно называют это место, сверху выглядит очень странно. Я прожил тут три месяца, но даже не предполагал, что он похож на леденец. Такой, знаете, спиральный леденец, где узкие треугольные сектора закручены вокруг центра. Снизу это не разглядеть.
— Не вижу следов штурма, — сказал Зеленый, — я-то думал тут война и немцы. Паника, дым, пожары, мародерство, партизаны…
Город действительно цел. Ни дымка, ни развалины. Сверху видно, что население не прячется и не бежит, а наоборот — кучкуется на главной площади. Там уже собралась приличная толпа, окружившая механизм мораториума. С импровизированной трибуны перед ней кто-то выступает. Дирижабль поплыл туда, неспешно подрабатывая винтами. Когда наша овальная тень легла на землю, лица повернулись вверх.
— Машине стоп, — скомандовал капитан, — прибыли.
Выяснилось, что никто, собственно, на Центр и не нападал. Хотя пугали нас не зря — как только кто-то повредил мораториум, над городом появились летающие платформы Комспаса. Две больших, боевых и одна маленькая, двухвинтовая, без оружия. Она села прямо тут, на площади и ее пилот, весь в высокотехнологичной кирасе и глухом шлеме, дождавшись прихода иерарахов Церкви, озвучил ультиматум.
Комспас требовал выдать Искупителя.
То, что Искупителя у Церкви нет, и что он, возможно, вообще еще не родился, их не волнует. Они готовы принять его младенцем, или в животе матери, а в то, что Церковь не знает, кто это, они не верят. Зато предупредили, что абы какого ребенка им подсунуть не выйдет. Есть, мол, способы проверить.
Представитель Конгрегации, сидя у нас в большой кают-компании, только руками разводил. У Церкви такого способа нет.
Этого властного пожилого священника я раньше не видел. Одет в стандартный балахон, но совершенно не похож на духовное лицо. Ольга на него сразу стойку сделала, почуяла коллегу по разведделам. Кстати, существование такой организации при церкви Зеленый предсказал задолго до того, как мы увидели ее первого представителя. Вычислил своей странной логикой, мрачно заявив, что они еще преподнесут нам сюрпризы.
Сам Зеленый послушал этого «конгрегатора» — и свалил вниз, на площадь, шепнув, что «все равно ничего не скажет». Теперь они с Иваном осматривали поврежденный мораториум, оставив дипломатические функции мне и Ольге. Ну, то есть, предполагалось, что именно мне — но рыжую, разумеется, от такой интриги за уши не оттащишь. А из меня дипломат никакой, меня семья волнует.
— Да, мы считаем, что Комспас имеет в виду вашего ребенка, — подтвердил мои худшие опасения представитель Конгрегации.
Он представился, но у меня его имя сразу из башки вылетело. Нервы.