— Чуть не околел, блин! — пожаловался Володя.
Игорь Леонидович сочувственно кивнул и протянул ему несколько листов машинописного текста.
— Владимир Евгеньевич, вот ваша героическая биография. Выучите, как «Отче наш».
Неспешно шагая к машине, Каверин рассеянно пробежал глазами по тексту.
— В принципе, это реальная история одного офицера-вэвэшника, — пояснил Игорь Леонидович. — В январе он попал в плен под Курчалоем, потом его расстреляли.
— Курчалой? — оживился Каверин. — Я там на свадьбе гулял. У меня друзья там.
— Никаких свадеб, — категорично покачал головой Введенский. — Вы там сидели в яме. Забудьте о друзьях. Не упоминайте название их тейпов. И вообще, без нужды не детализируйте.
— Нет, Леонидыч, ну так тоже нельзя, — слегка куражась, возразил Володя. — Что значит «забудьте»? Я за эти годы Чечню вдоль и поперек изъездил, у меня там полно товарищей среди о-очень уважаемых людей…
— Владимир Евгеньевич, нас не интересует реальность, — терпеливо разъяснил подполковник. — Если вы расскажете людям, чем занимались в действительности, вы не то что в Думу не попадете, вы на Колыму поедете. Но использовать ваш чеченский опыт в избирательной кампании мы обязаны.
Они подошли к машине, и Каверин уселся на заднее сиденье лимузина. Он то рассеянно смотрел на говорящего Введенского, то опускал глаза в текст своей новой биографии. При этом было совершенно непонятно — слушает ли он вообще то, что ему говорят. Игоря Леонидовича такая его манера прямо-таки бесила, но он, стоя перед сидящим Володей, невозмутимо продолжал:
— Моя задача — провести вас в Думу. Ваша задача — помочь мне в этом. У вас крайне опасный конкурент. Давайте доверять друг другу и действовать согласованно. Завтра вы познакомитесь со своим — ужасное слово — имиджмейкером. Это крупный специалист и наш человек. Слушайтесь его во всем. Договорились?
Введенский умолк. Каверин в очередной раз поднял голову и взглянул на подполковника. Его каменное лицо не выражало ровным счетом ничего — ни раздумий, ни гнева, ни одобрения. Он лениво разлепил губы и сказал:
— А давай Белову язык отрежем, зажарим и съедим.
Он произнес эту фразу без всякой интонации — ровно, как робот.
От этих слов у невозмутимого Введенского пробежал по спине холодок. «Это что — шутка такая?..» — растерянно подумал он.
А Каверин, кашлянув, вновь, как ни в чем не бывало, углубился в изучение текста.
XX
В воскресенье днем друзья, как обычно, встретились в палате у Фила. Так повелось давно — с первых дней пребывания его в больнице. Поначалу, собираясь у постели Фила, Белов, Космос и Пчела каждый раз ждали хоть каких-нибудь улучшений, но неделя проходила за неделей, а в состоянии их друга ровным счетом ничего не менялось.
Со временем визиты в больницу превратились в традицию, в некий обряд верности многолетней дружбе. Частенько случалось и так, что во время этих встреч обсуждались разные текущие дела, принимались важные решения, намечались новые планы. Это устраивало всех — получалось вроде того, что и Фил каким-то образом продолжает участвовать в делах Бригады.
Вот и в это воскресенье, едва войдя в палату, Белый уселся в кресло и взялся просматривать стопку свежих газет. Развернув первую же, он сразу наткнулся на большое, чуть ли не в четверть полосы, фото Каверина. Его соперник, израненный и изможденный, с непоколебимо-мужественным лицом стоял в глубокой яме под автоматами боевиков.
Белов изумленно-насмешливо протянул:
— Ну е-мое!.. «Из чеченского плена — в думское кресло», — хохотнув, прочитал он название статьи и развел руками. — Какой плен, на хрен?! Тоже мне, жертва войны…
Пчела, расставляя на столике бокалы, мельком взглянул через его плечо и фыркнул возмущенно:
— Гонит, блин, как Троцкий…
Он достал из холодильника бутылку шампанского и, занявшись пробкой, продолжил:
— Я Ваху попросил — он все про него выяснил. После той мясорубки на станции его люди Тари-эла пригрели, так он, сука, тут же к трубе присосался. Потом завязался с турками, получал подряды строительные на восстановление. Короче, хапнул по полной программе!..
Белов процедил сквозь зубы:
— Живучий, черт!..
— Да слить его, падлу, втемную — и все дела, — решительно предложил Пчела.
— Нельзя, — покачал головой Белый. — У него покрышка федеральная.
— Да ты что!.. — Пчела, разливая шампанское по бокалам, изумленно замер и озадаченно спросил: — А как же ты тогда собрался у него выборы выигрывать?
Саша пожал плечами:
— Молча.
В палату вошел Космос. В руках у него был букет белых роз и кувшин с водой. Он опустил кувшин на тумбочку у кровати Фила, поставил цветы в воду, аккуратно и бережно их расправил.
— И давно он под федералами? — спросил Сашу Пчела.
— Года три как минимум…
— Эй, ну ладно вам… — обернулся к ним Космос. — Хватит о делах, а? Мы к Филу приехали или как?
— Кос, не грузи… — буркнул Пчела, рассматривая газету.
Хмуро взглянув в его сторону, Космос осторожно присел на краешек кровати, склонился к Филу и прислушался. Глядя на него, друзья взяли бокалы и тоже подошли к постели. Все трое молчали.
Перед ними лежал их друг — неподвижный, мертвенно-бледный, с исхудавшими, ввалившимися щеками. Половину его лица скрывала маска аппарата искусственного дыхания, по экрану осциллографа бежали ровные цепочки импульсов системы жизнеобеспечения. Все как обычно, как всегда…
— Что он там видит? — вдруг тихо и задумчиво произнес Космос. — Он же сейчас по ту сторону жизни… Там, наверно, темно, страшно, вы только прикиньте…
Вздохнув, Саша поднял бокал с шампанским.
— Давайте, братья, за Валерку. Чтобы он выкарабкался.
Ребята тоже подняли свои бокалы.
— И за твою победу, Сань, — добавил Пчела.
— Нет, — возразил Космос. Он встал и, чуть замявшись, предложил: — Давайте за то, чтоб мы все вместе держались.
— Правильно, — почти синхронно кивнули Пчела с Беловым.
Они сдвинули бокалы. Но выпить друзья не успели — у изголовья постели Фила раздался тонкий и пронзительный писк. Его издавала медицинская аппаратура, а ровные цепочки импульсов на мониторе сменились беспорядочными всплесками.
— Так, это что такое? — насторожился Саша.
— Не понял… — озадаченно пробормотал Космос. — Что за ерунда?
Взгляды всех троих были прикованы к свистопляске приборов, и никто поэтому не обратил внимания, как едва заметно дрогнули веки Фила.
Хлопнула дверь — в палату вошла обеспокоенная медсестра.
— Ребята, ну что за кабак вы тут устроили?! — с ходу возмутилась она.
— Эй, мадам, это что за дела? — кинулся к ней Пчела.
— Тихо-тихо, сейчас разберемся… — девушка взглянула на приборы и, обернувшись, резко скомандовала: — А ну-ка давайте все отсюда!..
— Нет, ты объясни — это человек сломался или аппаратура твоя? — набычился Космос.
— Все вопросы потом! — отрезала медсестра, энергично оттесняя ребят к дверям.
Они и глазом не успели моргнуть, как прямо с бокалами в руках оказались в больничном коридоре.
— Нет, на аппаратуру не похоже… Что за звук такой?.. — недоумевал Космос.
— Да черт его знает… — пожал плечами Саша.
Не прошло и пяти минут, как медсестра вышла из палаты. В одной руке она несла их початую бутылку шампанского, другой — набирала номер на трубке мобильника.
— Простите, что это было? — шагнул ей наперерез Белов.
— Ваш друг в порядке, — поспешила успокоить его девушка, сунув ему в руки бутылку. — Такое иногда случается, техника странно себя ведет. Он все-таки живой, что-то там чувствует, по-своему соображает. А вы пьянку устроили! — она еще раз с укоризной покачала головой и заторопилась дальше.
Отойдя от них на несколько шагов, она поднесла трубку к уху.
— Борис Моисеевич, я по поводу Филатова… — негромко заговорила она, удаляясь все дальше по коридору.