Иван Петрович сам придвинулся к нему. Будто обжегшись, корреспондент мячиком отскочил от братьев и защелкал фотоаппаратом, потом, сказав, что завтра материал о колхозе будет опубликован, шумно распрощался и уехал.
— Ну что, Виктор Тимофеевич, давай-ка завернем к Романюку, посмотрим, как там наш маяк? — предложил председатель.
— Давай съездим. Не задымил ли наш маяк...
Эти слова покоробили председателя, но он сдержал себя.
Комбайн Романюка был на той стороне поля. Здесь, на дороге, его ожидал пустой самосвал. Присев на подножку машины, в тени покуривал Коростелев.
— Что, водитель, прохлаждаешься? — обратился к нему Иван Петрович.
Коростелев покосился на доктора, процедил, не вставая:
— Жду... Вы, товарищ председатель, технику плохо используете.
— Это как понимать?
— Так и понимайте... Тут полуторка управилась бы возить зерно от комбайна, а вы самосвал поставили. Жирно. В полнагрузки на ток гоняю...
Иван Петрович приблизился к шоферу, зашептал:
— Тебя-то не обижают, чего калякать?
— Мое дело сказать, ваше денежки начислять...
Синецкий вышагивал по полю, время от времени наклонялся, поднимал с земли потерянные колоски, подолгу рассматривал их, как диковинку. Вот он сунул руку в копну, вытащил клок соломы и осторожно стал перебирать соломинку за соломинкой.
Иван Петрович отошел от самосвала. Дымя сигаретой, он исподлобья поглядывал на Синецкого.
— Ваня, ты знаешь, кто этот шофер? — спросил Михаил Петрович, указывая глазами на Коростелева.
— Как не знать... Прислан из города помочь труженикам полей...
— Это бывший муж Лидии Николаевны, — торопливым шепотом сказал Михаил Петрович, будто выдавая самую большую тайну. — Он угрожает ей, понимаешь? Откомандировал бы ты его из колхоза.
— Что-о-о? — в изумлении протянул Иван Петрович.
— Лидия Николаевна очень встревожена.
Брат усмехнулся:
— Может, и правду говорят: все ученые маленько чокнутые... Что же ты думаешь, я из-за каких-то шашней докторши буду лишаться машины и водителя? Ну, и чудак ты, вот чудак, — искренне удивлялся он. — Да у меня каждое колесо на учете. Понял?
Подошел Синецкий. Помахивая пучком колосьев, он с болью бросил:
— Вот что делает наш маяк, зерно гонит в солому!
Иван Петрович насупился, ответил сердито:
— Нашел пару колосков и «караул» кричишь...
— Пора кричать «караул», пора, Иван Петрович. Я давно присматриваюсь к Романюку, не чисто у него, двести процентов — цифра дутая.
— Поосторожней, Синецкий! Не только ты с глазами, и другие кое-что видят.
Издали, с того края поля, приближался комбайн. Сперва было похоже, что он идет по валкам, как по рельсам, а когда подошел ближе, Михаилу Петровичу показалось, будто пшеничный валок, напоминавший разостланную холстину, словно живой, вскакивает на полотно хедера и исчезает внутри грохочущей машины.
— Стой, стой! — замахал руками Синецкий и направился к комбайну.
— В чем дело, Ваня? — поинтересовался Михаил Петрович, понявший, что между председателем и секретарем парткома вспыхнула серьезная ссора.
Брат через плечо процедил:
— Покомандовать своячку охота, вот и придирается, вот и шпильки ищет, чтобы уколоть побольнее. Ну, ничего, я калач тертый, меня трудно уколоть, я свое дело знаю.
Романюк высыпал зерно из бункера в кузов коростелевского самосвала, сошел с комбайна. Это был плотный мускулистый человек лет за тридцать с густо запыленным скуластым лицом. Из-под широких, почти сросшихся у переносья бровей плутовато. смотрели темные глаза. У него пружинящая, настороженная походка, будто не идет он, а подкрадывается.
— Чего это Синецкий копается в машине? — спросил Романюк у председателя. В голосе его слышалось беспокойство.
— Пусть копается, коли есть охота, — беззаботно махнул рукой Иван Петрович. — У тебя из газеты были?
— Были.
— Завтра читай про себя...
— Прочтем, грамотные.
Подбежал почти неузнаваемый Федор Копылов — тракторист. Его по-девичьи круглое лицо и пшеничные брови почернели от пыли и копоти, только березовой корой поблескивали белые зубы.
— Ну, как, Федя? — улыбнулся ему председатель.
— Порядок, Иван Петрович, двести процентов и никаких гвоздей!
— Молодцы, орлы! Еще чуток поднажмете — и рекорд у нас в кармане! — Понизив голос, Иван Петрович с радостным оживлением продолжал: — Дела-то у соседей застопорились, в самый раз подсекать.
Вытирая соломой руки, подошел Синецкий.