Иван Петрович отложил газету. Кивая на дверь, он с усмешкой сказал:
— Ишь какую кралю приворожил... Надо было сказать, что приедет.
— Я и сам не знал.
— Ну, ну, рассказывай сказки, — не поверил брат. — Ладно уж, я в твои дела не вмешиваюсь, приехала — и хорошо, и спасибо... Толковая девка, есть на что посмотреть, не то, что докторша.
— У каждого человека свои достоинства, — хмуро пробурчал Михаил Петрович.
— Ладно уж, не будем на весах мерить, кто кого перевесит, — примирительно сказал брат. Фрося и Тамара накрыли на стол.
— Придется второй раз обедать, — засмеялась Тамара.
— Можно и третий, и четвертый, был бы аппетит, — хлебосольно отозвался Иван Петрович. — Ну, а для аппетита налью вам по рюмочке.
— А себе? Себе наливайте, Иван Петрович, — потребовала Тамара.
Он улыбнулся ей.
— Себе — потом, воздержаться нужно, к людям иду. Может, кое с кем силой придется помериться, на трезвую голову сподручней...
Догадавшись, о чем говорит муж, Фрося перебила с досадой:
— Ну вот, опять с Виктором учините бучу.
Иван Петрович сурово глянул на жену.
— Что же, прикажешь в ножки ему кланяться?
— Да ведь свои вы, — попыталась доказывать Фрося, но Иван Петрович слушать ее не стал, неприязненно отмахнулся и начал есть щи. Ел он с той обстоятельной неторопливостью, какая свойственна людям, знающим цену каждой капустинке, что плавает в наваристых щах.
Михаил Петрович уже знал, что сегодня состоится в Буране колхозное партийное собрание, на котором секретарь парткома Синецкий задумал дать бой председателю. Председатель же, как он выразился, в свою очередь грозился кое с кем силами помериться... Известно было доктору и то, что бурановского председателя поддерживают в районе, что Аким Акимович Рогов, например, не даст в обиду своего преемника... А Синецкий? Какая у него сила? Какая поддержка? Виктору Тимофеевичу трудновато придется, и кто знает, не окажутся ли его слова о последнем сражении в Буране пророческими?
Иван Петрович надел пиджак с орденом, оглядел себя в зеркало. Его обветренное лицо выражало суровую решимость, и, глядя на него, Михаил Петрович с болью думал о том, что брат и Рогов, пожалуй, могут смять хорошего парня.
— Слыхал? Синецкий пугает меня собранием. Вот чудак! — искренне удивлялся Иван Петрович. — Я ведь говорил ему: не лезь ты не в свое дело, политикой занимайся, следи, чтобы люди газеты выписывали, выпускай «боевые листки», заботься о наглядной агитации — и будешь хорош, и большего от тебя не требуют. Так нет же, полез на рожон.
— Превратно же ты понимаешь цель и смысл политики.
— Я не политик, — отмахнулся брат.
— Вот это верно.
— Я производственник! Это поважнее. Ты думаешь собрание что-нибудь решит?! Хе! Языки почешут, за, резолюцию проголосуют... А я завтра приду, скажу, прикажу — вот и вся твоя резолюция.
— Не много ли берешь на себя, Ваня? — угрюмо заметил Михаил Петрович.
— В самый раз! Я свою силу знаю! — гордовато ответил брат. Он еще раз оглядел себя в зеркало, даже подмигнул своему отражению, дескать, знаем, что делаем, и ушел.
Михаил Петрович проводил брата негодующим взглядом и опять подумал о Синецком, подумал о том, что Виктора Тимофеевича, пожалуй, выживут из колхоза, а может быть, даже из района...
В комнату впорхнула Тамара. Он уже успела переодеться: На ней теперь было яркое платье, отделанное вышивкой, на смуглой шее — блестящие бусы из чешского стекла, на мочках ушей, под стать бусам — клипсы.
— А ты знаешь, Мишенька, здесь совсем неплохо, — милостиво говорила она. — У Ивана Петровича приличный дом, местное водяное отопление и даже есть площадь для ванны... Брат у тебя молодец, крепко живет. Ты представляешь — у них куры несут по пятнадцать-двадцать яиц в сутки! Здорово, правда?
Михаил Петрович пожал плечами, не зная, «здорово» это или не «здорово», по крайней мере он живет здесь больше месяца, но ничего подобного не знает...
— Сколько они здесь получают всего, а на базаре у нас все-таки дороговизна, да и в магазинах недешево... — Она ухватила доктора за руки и стала кружить по комнате. — Мне не нравится твое хмурое настроение. Ты чем-то опечален? Чем? Все идет хорошо!