Аким Акимович не удивился позднему визиту бурановского председателя (тот навещал его в любое время).
— Ты мне толком, толком обрисуй положение, — потребовал Аким Акимович, выслушав сбивчивый и путаный рассказ Ивана Петровича о партийном собрании.
Вот уже несколько дней Михаил Петрович не видел брата. Ваня рано уходил из дому и поздно возвращался, обедал где-то в бригадах. Фрося несколько успокоилась, увидев, что муж не собирается покидать ее с ребятишками. А уж о ребятишках и говорить нечего, те по-прежнему льнули к дяде Мише, особенно младший, Толя.
Глядя на племянников, Михаил Петрович вспоминал о том, как они когда-то в детстве дружили с Ваней, а теперь пробежала между ними черная кошка...
Однажды Толя по секрету спросил:
— Дядя Миша, а тетя Тамара хорошая?
— Разумеется, хорошая.
Мальчик покрутил головой.
— Не, плохая.
— Это откуда у тебя такая оценка? — заулыбался дядя Миша.
— Я попросил тетю Тамару рассказать про телевелезор, а она сказала: ты не поймешь... Вася вон рассказывает, понимаю — и стихотворения и буквы все.
Михаил Петрович дернул племянника за темную челку.
— Эх ты, теле-веле-зор, чудак! Телевизор, брат, машина сложная, я сам не понимаю.
— Ну да? — удивился мальчик. — Ученый и не понимаете?
— И не понимаю... Может, все-таки тетя хорошая?
Малыш немного подумал, опять покрутил головой.
— Не, плохая, играться не хочет.
Михаил Петрович повозился с племянником, всласть поборолись они на полу, вслух прочитали «Мойдодыра». Тамара, видевшая это, сказала с улыбкой:
— Вот не подозревала, что ты любишь детей и умеешь разговаривать с ними.
— Тот, кто умеет говорить с ребенком, разговаривает с Будущим.
Она лукаво погрозила пальцем.
— Ты стал хвастунишкой в Буране...
— Буран кое-чему научил меня.
— Ах, Буран, Буран... Жаль только, что купаться нельзя: холодновато стало. — Тамара не говорила теперь об отъезде, хотя «шесть дней» уже прошли. Сейчас Михаил Петрович сам напомнил ей:
— Как ты все-таки оправдаешься перед начальством?
— Зачем оправдываться? Никто не потребует оправданий. Мы ведь с тобой задержимся ненадолго, уедем скоро, — ответила она, умолчав о том, что уезжать одной нет выгоды: не бросит же она своего кандидата на произвол судьбы? Мало ли что взбредет ему в голову...
Да, скоро можно уезжать из Бурана. С каждым днем Лидии Николаевне становится лучше, она уже разгуливает по палате, по коридору, выходит на больничное крылечко и шутливо просит доктора выписать ее.
— Товарищ больная, лечащий врач сам знает, кого и когда выписывать! — нарочито строгим баском сказал ей сегодня Михаил Петрович. Он взял ее руку, подсчитал пульс. — Рад за вас, Лидия Николаевна. Все идет нормально. Но я не вижу вашей радости...
— Михаил Петрович, скажите, вы любите ее? — неожиданно спросила она.
Он растерянно глянул на нее.
— О ком вы говорите, Лидия Николаевна?
— Вы знаете о ком... Она красивая... Она очень красивая...
— Не в красоте счастье.
— И в красоте тоже. Да, да, Михаил Петрович... Хорошо быть красивой. Молчите. Я знаю, что вы скажете. Вы скажете: главное — красота души, ум и так далее и тому подобное... Так все говорят, чтобы не обижать другого или себя успокоить.
— Сан лечащего врача не позволяет мне достойным образом прореагировать на ваши глупости. В том, что говорите глупости, вы сами уверены, но я молчу, слушаю и даже соглашаюсь... И все-таки не в красоте счастье.
— А в чем же?
— У каждого человека свое понятие о счастье. Сейчас я, например, счастлив, что опасность не висит над вами.
— Спасибо, Михаил Петрович. Но в этом все-таки больше мое счастье.
— Вы мне так и не сказали, что же вы тогда задумали?
— На берегу? Когда мы любовались, лилиями? — Лидия Николаевна улыбнулась. — Тогда я на минутку забыла, что мне уже не восемнадцать, а на десяток лет больше, и надеялась на чудо... Но чудес на свете, к сожалению, не бывает...
Михаил Петрович ушел из больницы успокоенный и грустный. Неторопливо шагая по вечерней улице, он вспомнил, что на сегодня в Доме культуры назначено колхозное собрание. Сперва он не собирался идти туда, но вдруг забеспокоился: а что же будет с Ваней? Как он выдержит, как поведет себя? Где-то в глубине души еще теплилась надежда на то, что все обойдется благополучно — поругают, покритикуют Ваню, укажут на ошибки, на промахи, и останется он по-прежнему председателем, и будет работать по-другому. Все поймет Ваня!