Михаил Петрович пришел на собрание уже после отчетного председательского доклада, в разгар прений. В зрительном зале все места были заняты, народ толпился в распахнутых дверях. Но доктора пропустили вперед, и он увидел по-праздничному украшенную цветами сцену, длинный стол президиума, покрытый кумачовой скатертью, трибуну с графином воды. В президиуме сидели — сам председатель, по правую руку от него Аким Акимович Рогов, по левую какой-то седой мужчина в очках, а дальше Синецкий, Наталья Копылова, пастух Дмитрий Романович Гераскин и незнакомые Михаилу Петровичу люди.
Выступал Романюк.
— Мы, товарищи, давно знаем Ивана Петровича. Вырос он, можно сказать, на наших же глазах. А вот кто скажет, был в нашем районе механизатор лучше Ивана Петровича? Не было! Это я точно говорю, не было. Сам у него учился. Ну, а председатель — это другая резинка... Председатель он, можно сказать, хороший, головой болел за все. Да сейчас «головой болеть», можно сказать, мало, сейчас головой и думать надо, и я так думаю, что заключение мое такое будет: справлялся Иван Петрович, это я точно говорю, а только пусть решит, где ему лучше работать.
Над столом президиума встал Аким Акимович Рогов.
— Есть просьба поконкретнее формулировать свои предложения. Я вам уже докладывал мнение нашего управления: указать товарищу Воронову на отдельные недостатки в работе и оставить руководить передовым колхозом. Заслуги товарища Воронова огромны.
— Ты, Аким Акимович, про заслуги потом, заслуги ты умеешь расписывать. Знаем. Ты расскажи, какие ошибки заметило управление? — спросил колхозник из зала.
— Я, товарищи, специально еще выступлю и доложу собранию по интересующему вопросу, — уклонился от ответа Рогов.
Слова попросил Дмитрий Романович Гераскин. Он взошел на трибуну, оглядел зал.
— Дядя Митя, расскажи-ка, как ты председателя кнутом крестил, — послышался задорный голосок из зала.
— А тебе батька штаны спускал? Ремнем прохаживался? — сурово спросил Дмитрий Романович.
В зале засмеялись.
— Батя науку ему приклеивал!
— Наука за позор не считается, — продолжал Дмитрий Романович. — Кто науку принимает, тому все помогает. А вот Иван Петрович не принимал нашей науки, он все больше у Акима Акимовича учился. А чему научишься у такого, как Аким Акимович? И по какому такому праву он сидит у нас за столом на красном месте? И как ему не стыдно смотреть нам всем в глаза?
— Стыд не дым, глаза не щиплет! — крикнули из зала.
— То-то и оно, что не щиплет, а пора бы пощипать Акима Акимовича... Ишь ты, защитник приехал, мнение привез. А от кого ты хочешь защищать Ивана Петровича? Мы его избирали, мы ему доверяли, если надо — еще изберем и доверим! Наш он человек, да под твою, Аким Акимович, дудку плясать начал. Вот что плохо. Вот поэтому и нельзя оставлять Ивана Петровича в председателях. Романюк верно сказал: не было в районе лучшего механизатора, чем Воронов. А подумать, товарищи, надо, кому нам хозяйство доверить. Вот я прикинул, пораскинул и подумал, что лучшего председателя, чем Виктор Тимофеевич Синецкий, нам и желать не надо!
В зале зааплодировали. Рогов опять поднялся, намереваясь что-то сказать, но говорить ему не давали.
Михаил Петрович протиснулся к выходу. И хотя разумом он понимал, что Синецкий более достойная кандидатура на председательский пост, чем Ваня, но сердце защемила горькая обида за брата, и аплодисменты тупой болью отзывались в ушах. Он ушел с собрания.
Окно у Копыловых было распахнуто. На подоконнике стояла радиола, а у избы собрался хоровод — парни, девушки, по всей вероятности, решившие, что если Дом культуры занят, можно потанцевать и на улице. И они танцевали, смеясь и громко разговаривая.
Михаил Петрович прошел мимо хоровода, в душе сердясь на танцующих, которым, кажется, не было дела ни до колхозного собрания, ни до того, что старшие в этот же самый час решают судьбу председателя... Они веселятся!
Дома Тамара подскочила к нему.
— Ой,-как ты долго!... А я тут одна. Ребята уснули. Фрося побежала на собрание. Она очень переживает. Неужели Ивана Петровича снимут? Такой чудесный человек...