— Покурить охота, — сказал Рубахин.
— Покурить это можно, покурить это я, дружок, организую, — заботливо проговорил Кухарев и достал расшитый цветочками кисет.
— И мне сверни, старина, — попросил сержант Борисенко.
— И тебе сверну. Табачок есть. А коль есть табачок, весело живет мужичок!
С тех пор, как ушел шофер, минул час, другой, третий. Вечерело. Будто укладываясь на ночлег, в кусты заползали синеватые сумерки.
— Эх, знать бы такую петрушку, прихватил бы у старшины сухариков, похрустел бы сейчас да зубы поточил, — мечтательно проговорил сержант Борисенко.
Дмитрий вспомнил о свертке, что дал ему на дорожку повар Михеич. Сверток он сунул в санитарную сумку и теперь, достав его, протянул сержанту.
— Возьмите, там колбаса, хлеб.
Борисенко даже отодвинулся.
— Да ты что, доктор, я ведь... я пошутил, — смущенно отказался он.
Опять вмешался рассудительный Кухарев.
— Вот какое дело, доктор. Есть всем охота. Проверь по вещмешкам да по карманам, что у кого завалялось, да в общий котел. У меня вот НЗ цел, бери...
— А я не дам проверять мешок, не дам, — зло процедил Бублик и сгреб свой мешок, навалился на него грудью.
Дмитрия удивило, что Кузьма орудовал раненой рукой так же хорошо, как и здоровой.
— Ты вот что, парень, подчиняйся, — сурово сказал Бублику сержант Борисенко. — Доктор теперь у нас командир. Понял? Как распорядится доктор, так и будет. Про дисциплину не забывай. Мы хоть и раненые, а бойцы, подразделение. Отдай! — Борисенко здоровой рукой вырвал мешок.
Кузьма Бублик зверовато сверкнул узкими глазками. Казалось, он вот-вот бросится на сержанта.
В бубликовском мешке оказалось немалое богатство — сухари, две банки тушенки, сахар, масло и даже бутылка водки.
— На складе, подлец, работал, от красноармейского рта отрывал, — угрожающе процедил Борисенко.
— Ладно, Володя, — остановил его Кухарев. — Поблагодарить человека надо за такие запасы.
— Поблагодарил бы я его, век помнил бы...
8
Ночь.
Тишина.
Над головой лопотала о чем-то невидимая листва. Дмитрий лежал на пахучих, еще не успевших пожухнуть ветвях и прислушивался к непонятному лесному шуму. Этот шум навевал приятную дрему. Хотелось думать о чем-то хорошем, светлом, вспоминать беззаботное студенческое времячко... Но в голове у Дмитрия шмелиным роем гудели и гудели тревожные мысли — что делать, как быть? Шофер обещал прийти и не пришел. Почему?
До слуха донесся еле различимый рокот автомобильного мотора. Дмитрий напрягся, прислушался. Да, так и есть — идут машины, его спасение... Он вскочил и сквозь кусты стал пробираться к дороге. Странное дело: днем этих кустов как будто и не было, а сейчас они хлестали по лицу, цеплялись за гимнастерку, путались под ногами.
Что это? Машины идут с зажженными фарами? Есть же приказ... И вдруг Дмитрий понял: немцы... и рухнул наземь. Сердце так заколотилось в груди, что казалось — его стук будет расслышан там, на машинах...
Машины проползли. Растаял в темноте моторный рокот, и снова отчетливо слышался болтливый шепот леса...
Дмитрий вернулся к раненым.
— Что там, доктор? — шепотом спросил Кухарев.
Дмитрию не хотелось говорить о том, что по дороге прошли немецкие машины, и он буркнул:
— Не знаю.
— А я знаю, знаю, немцы проехали, по звуку слышно было. Попразднуем теперь, — выцедил Рубахин. — Что будем делать?
— Ладно спи, утро вечера мудренее, — посоветовал ему Кухарев.
— Придут, сцапают.
— Тихо ты, — попросил сержант Борисенко.
Дмитрий опять улегся на пахучие ветки, подложив под голову санитарную сумку. Раненые молчали. Но он чувствовал — никто из них не спит, каждый, видимо, обеспокоен одной и той же тяжкой думой: теперь уж помощи ждать неоткуда и не от кого, теперь они остались одни...
Дмитрию хотелось заснуть, забыться, но сон пропал, и еще неукротимей разгуделся шмелиный рой в голове. Дмитрий понимал безвыходность положения, и все те страхи, которые были раньше, показались ему наивными и несущественными. В самом деле, что такое обстрел рощицы, где стоял полковой медицинский пункт? Пустяк. Снаряды рвались вдали от палатки... Даже день, когда он перевязывал раненых у бомбовой воронки, когда гремело вокруг и прорвавшийся танк грозил раздавить и его, и раненого, сейчас казался ему обычным будничным днем войны. Там было кому защитить его, санитарного инструктора, там был и боец со связкой гранат, и лейтенант Шагаров и многие, многие другие. А здесь только лес да раненые...