— Ты, доктор, с умом покорми всех. Кто потяжелее, тому побольше дай. Я, к примеру, и потерпеть могу.
— И я потерплю, — отозвался Борисенко, перестав баюкать руку. — Ты, Митя, сперва Рубахина, Толмачевского и Калабуху накорми, они послабее.
— Да что я — у бога теленка съел? Что я — потерпеть не могу? — недовольно проговорил Рубахин, подняв забинтованную свою голову. Казалось, он все видит сквозь грязноватую марлю.
Толмачевский от еды вообще отказался.
— Не надо мне, ребята, — хрипло протянул он. — Зачем добро переводить? Мне ведь жить осталось немного. Помру я, ребята...
— И что ты за человек такой, — рассердился Кухарев. — Заладил свое — помру, помру... Не даст тебе наш доктор умереть. Мы с тобой, Федя, еще в Берлине чаи гонять будем.
Измученное болью, заросшее темной щетиной лицо Толмачевского на какое-то мгновение озарилось слабой улыбкой, но улыбка сразу погасла.
— Сказочник ты, Иван Фомич... Послушаешь твои сказки...
— Не сказки, правду говорю — будем чаи пить в Берлине.
Дмитрий понимал, что накормить раненых — это еще не все, каждый из них нуждался в лечении, ведь раны уже, наверное, загноились, нужно перевязать всех. Но перевязывать он не решался, потому что не знал: помогут ли его перевязки, да и не приходилось ему заниматься таким делом — лечить раненых. Надо найти настоящего врача. А где его найдешь? Нужно было бы сказать о раненых деду Минаю, в селе, возможно, есть больница... Значит, нужно опять идти в Подлиповку. Теперь он знает, что днем ходить опасно, в селе могут оказаться немцы. Только ночью можно проползти незаметно к избенке деда Миная. Да, да, ночью...
10
Еще засветло знакомой дорожкой Дмитрий пробрался к Подлиповке, укрылся в кустах и стал наблюдать за селом. Ему хотелось поскорее подбежать к избенке деда Миная и расспросить о больнице. Но он уже ученый, надо сперва присмотреться. Да и дед Минай предупреждал: «Не масленица, так что потихоньку ходи». Это верно.
Огромное багровое солнце неторопливо опускалось на щетинистый лес, и когда оно огненным краешком коснулось горизонта, Дмитрию показалось, будто солнце напоролось на острые иглы вершин деревьев и ранило себя, окровянилось, а к нему белым бинтом потянулось узкое облачко, чтобы рану перевязать.
Сгущались вечерние сумерки, и по мере того, как темнело, на душе у Дмитрия становилось все тревожней и тревожней. Оглянувшись назад, он увидел непроглядную темень леса. Над селом и в селе еще было светло, а в лесу — мрак... И когда Дмитрий подумал о том, что ночью нужно будет идти по темным чащобам среди хрустов и шорохов, колкий мороз пробежал у него по коже. Он боялся ночного леса и никак не мог побороть в себе когтистого страха.
Совсем стемнело. Дмитрий еще прислушался — в селе, кажется, ничего подозрительного нет, но все-таки он соблюдал осторожность, через огороды пробираясь к хате деда Миная. У какого-то плетня он чуть было не вскрикнул, потому что попал в крапиву, обжегшую лицо и руки. Крапива — пустяк, главное — поскорее увидеть деда Миная и с его помощью найти врача.
Изба деда Миная на той стороне, значит, нужно перебежать улицу. Дмитрий опять прислушался. Тихо. Только гулко и тревожно колотится в груди сердце. А может быть, не сердце? Может быть, это пульсирует под ним сама земля, еще не успевшая остыть после дневного тепла?
Дмитрий перелез через плетень, шмыгнул через улицу и остановился у минаевской хаты. Огляделся, потом тихо постучал в темное окно... А вдруг у деда Миная ночуют немцы? А вдруг он не заметил, как они заходили сюда?
Из хаты никто не выходил. Может быть, не расслышал дед его стука? Но вот что-то звякнуло в сенцах. Дмитрий напрягся весь, готовый отскочить, исчезнуть, если вместо деда выйдет кто-го другой...
— Кто тут? — шепотом спросил старик.
— Это я, дедушка, — тоже шепотом отозвался Дмитрий.
— Ты, парень? Иди за мной.
В избе дед Минай вздул каганец. Трепетный язычок пламени осветил просторную, почти совершенно пустую горенку с занавешенными окнами, и самого деда в валенках, в наброшенном на плечи старом полушубке.
— Что пришел? Аль харчей не хватило? — спросил хозяин.
— В селе есть больница?
— Нету и не было, больница у соседей наших, в Грядах, верст десять отсюда. А у нас только хвельдшерица. Аль нужно стало? Захворал кто?
— Очень нужно, дедушка Минай.
Старик не стал расспрашивать, зачем понадобился доктор. Он торопливо снял валенки, надел штаны, опять обул валенки, нахлобучил на седую голову картуз, потушил каганец.
— Идем. Ты за мной держись.